Евгений ВЕРБИЦКИЙ

Повесть «Соглядатай» В. Набокова: предтеча вневизма в его творчестве

    Повесть «Соглядатай», написанную Набоковым в 1930-м году, смело можно назвать знаковой (или значимой), ибо в ней преобладают своеобразные, только ему присущие, ключи повествования, которые в дальнейшем станут камертонами его прозы, на каком бы языке он не писал. Прежде всего, это погружение в сознание выбранного для анализа персонажа, причем в таком ракурсе, что мы порой не замечаем, где реальный внешний мир, где фантазия, а где галлюцинация. Именно такого персонажа в качестве повествователя писатель изобразил в «Соглядатае». Далее, происходит категорический отказ от временной детализации.

    Особо надо отметить, что «Соглядатай» – первое произведение Набокова, написанное от первого лица. Герой-повествователь – молодой эмигрант, который стреляет в себя, не в силах вынести позора, когда его на глазах двух учеников избивает ревнивый муж. Хотя он и уверяет читателей, что он умер, но всё же каким-то образом продолжает свой рассказ, поясняя, что больничная палата, его выздоровление, новая работа, новое жильё и новые друзья – только лишь «посмертный разбег его мысли», ибо его неуёмная фантазия творит правдоподобное продолжение его земного существования. В этой новой жизни он заводит знакомство с русскими эмигрантами, своими соседями; особенно ему нравится молодая привлекательная  Варвара (по прозвищу Ваня). Каждый вечер, бывая в квартире новых знакомых, он обращает внимание на одного из гостей по фамилии Смуров. Этот тихий молодой человек и еще один гость, некий Мухин, ухаживают за Ваней. Но предпочтение Ваня отдает всё же Мухину, хотя и был непродолжительный момент, когда она любила Смурова и даже собиралась выйти за него замуж. Но потом выяснилось, что это досадная ошибка и она уже помолвлена с Мухиным. И здесь-то неожиданно повествователь теряет всякий интерес к Смурову.

    Застав Ваню одну всего за неделю до свадьбы с Мухиным, рассказчик понимает, что больше не в силах скрывать от нее свои чувства. Он хватает ее за руку, назойливо пытается объясниться в любви и получает спокойный, но твердый и презрительный отказ. Рассказчик, испытав еще одно унижение, направляется в свою старую квартиру, и, вспоминая давно забытое прошлое, на стене ищет и находит след от пули, как «доказательство» того, что он на самом деле застрелился, что всё нереально, что ему всё равно. И, наверно здесь, даже неискушенный читатель понимает, что рассказчик и Смуров – одно и то же лицо.

    Хотя повествователь участвует в жизни Вани и ее семьи, его никто не замечает. Ведь всё внимание сосредоточено на Смурове, а внимательный повествователь-соглядатай, наблюдающий за Смуровым и за наблюдателями за Смуровым, сам похоже чувствует себя защищенным от чужих взоров. И недаром Набоков назвал английский перевод повести «The Eye», каламбурно фонетически обыграв в английской транскрипции созвучие слова «глаз» и местоимения «я».

    Представив Смурова незнакомцем, повествователь обретает не только иммунитет против постороннего внимания, но и возможность убежать от самого себя, найти для своего существа более приемлемую личину.

    Его тайная любовь к Ване и любовь, которую она могла бы испытывать к нему, – нет, не к нему, а к обворожительному Смурову, сулят ему, естественно, новую возможность побега от самого себя. Однако в погоне за любовью он разрушает свои фантазии, в которых он представлял себя равнодушным творцом мира.

    Заканчивается повесть отчаянным, пронзительным протестом Смурова:

    И все же я счастлив. Да, я счастлив. Я клянусь, клянусь, что счастлив. Я понял, что единственное счастье в этом мире – это наблюдать, соглядатайствовать, во все глаза смотреть на себя и на других, – не делать никаких выводов, – просто глазеть. Клянусь, что это счастье. <…> Мир, как ни старайся, не может меня оскорбить, я неуязвим. И какое мне дело, что она выходит за другого? У меня с нею были по ночам душераздирающие свидания, и ее муж никогда не узнает этих моих снов о ней. Вот высшее достижение любви.<…>

    Совсем несложно сделать вывод, что разбираемая повесть, несомненно, принадлежит к литературному жанру вневизм, так как сочетает в себе широкий спектр взглядов на рассматриваемую в тексте ситуацию. И в этом контексте «Соглядатай» можно рассматривать как первую пробу пера, предтечу вневизма в творчестве Набокова.

    И еще. Размышляя над этой повестью, уместно сказать, что в образе Смурова, писатель пытается вывернуть наизнанку самого себя, и мы в жизни, подчас наблюдая за совершенно разными людьми, вдруг неожиданно обнаруживаем, как они неадекватно реагируют на происходящее. А потом невольно задаем себе вопрос: а как бы мы поступали на их месте? Вот об этом, под впечатлением «Соглядатая», мое недавно написанное стихотворение:

Что мы знаем о собственном ракурсе,
как мы смотримся в мире других,
и какие готовятся казусы,
исходя из зачатков благих?

Нелегко совладать с самомнением,
не разрушив гранита надежд,
оказавшись в смешном положении
соглядатая без одежд.

Нет, с одеждами рваными, ветхими,
с эго-вектором розничной лжи,
наблюдая мгновения редкие,
что несёт нам проказница-жизнь…

                                              15.11.2011

Санкт-Петербург – Констанц, Германия