СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

Когда-нибудь и мы отчалим,
переполох устроив в доме.
И дом - едва обозначаем
трубой, квадратиком в альбоме,
в саду на мель на век осевший,
старьём гружённый и мечтами,
не побелённый – поседевший,
по закуткам хранящий в тайне
то лето, запахи лаванды,
сухих пучков полыни горькой...
Отчалим. Край обетованный –
альбомным домиком в котомке.

***
Воды пригоршню мне из упавшей звезды набери.
Пока в глиняной чаше её океанский прилив.
Пока в теле медузьем её фиолетовый свет
не горит и не меркнет, а падает, словно во сне...
От последних лучей я очаг разожгу и смирюсь.
Заучу все молитвы – счастливою стать – наизусть.
Но однажды я к уху пустой приложу черепок
и услышу, как плещется космос о глиняный бок...

***
Под пеплом тучи плавится закат,
и сотни новых звёзд готовы к лёту.
Плутует вечность, и, за кадром кадр
сменив, не оголится ни на йоту.
С причала наблюдаю, как река,
у кромки коронованная лесом,
темнеет миг за мигом, но пока
ещё в ней апельсиновые всплески;
я сознаю: вот райский уголок!
Удобный случай время одурачить,
но катится Вселенной колобок,
и вечность снова все переиначит.

***
Зёрна звёзд в кофемолке твоей в ночи.
Жизнь вмещает судьбу, а Господь молчит:
потерялся среди золотистых сфер.
Мой нефритовый слоник на полке сер.
И на гуще кофейной гадать – обман.
Надышать для любимой луну – талант.
Посмотри просто так, посмотри наверх.
Соверши на невидимый дом набег.
Каждой твари крылатой на лоб печать.
И молчи, если сможешь ещё молчать.

***
Дай днесь яблоко, Садовник.
Напеки мне хлеба, Пекарь.
Уложу сей скарб в котомку.
Если б знать, какая мекка
ждёт заоблачного человека.
Гуси-лебеди летели.
Старый сон – горшечник Гофман.
Новый сон – с окраин Дели.
Ухнет птица, лягут строфы.
Мой автобус от Голгофы –
местный рейс на два с полтиной.
Сказка – ложь, конец счастливый.
Братья, братья серафимы,
эко ль чудо, эко ль диво –
уколоться о крапиву.

***
Беззвёздная просмоленная ночь,
как праязык, густа и многолика.
Коренья слов её не истолочь,
как корешки простого базилика…

На днище неба – юная луна,
белее пенки с молока кокоса.
Бела, как зубы негра, как спина
кочующего в море альбатроса.

В ковчеге скоростном своей судьбы
несусь по кольцевой, а верю – к цели…
Луна слетает капелькой с губы
у ангела в ковчежной колыбели.

ИНОК
Этот лес неразбавленный, терпкий, горчащий
рододендрона заячьим ухом пугливо
в можжевеловых топях, в игольчатых чащах
сам в себе затаится. Под хвойною гривой,
над заросшей крапивой тропой круто-конной,
где нетронуты звезды в сетях паутинных,
над рекой, затевающей дерзкие войны,
где валун, как дитя, опрокинут на спину,
на ветру, на холме, над водой не спокойной
мне почудится инок, глядящий в долину.

***
Пучеглазой дороге ночной,
прожигающей, скоростной –
мозаичную явь полусна.
Шорох трассы под леность ума.
Половодье луны в облаках.
И всплеснувшей звезде рыбака
не бояться – здесь мир и покой.
Город ждёт за последней рекой,
за последним над бездной мостом…
Вот и скрип тормозов, вот и дом.

***
Вечер прятал тени, хранил телят,
загоняя в сеном пропахший хлев.
С фонарём звезды отыщу тебя
и внесу к столу молоко и хлеб.
Не старайся зря, всё равно уйдём
по полям, по облачным, – сколько их!
А под ними – речка, простой наш дом,
и накрыт в нём стол на двоих. И миг
или час, иль день, или вовсе год –
в кладовых времён закрома минут –
промелькнут, и ты, мякиш хлеба в рот
положив, вздохнёшь: "Хорошо же тут!"