Вневник – толковый словарь Вневизма
Вневизм как игра и словотворчество.
Беседа Алексея Филимонова и Светланы Большаковой

Арлекин. Рисунок из манускрипта XIX столетия.

С. Б.: Алексей, согласны ли вы, что поэзия обладает своим, особенным языком, призванным донести людям знания о существовании иных - незримо, но реально существующих миров? Возможно ли поэтическим языком передать мироощущение, хранящееся в памяти поэта, служащего связующим звеном между явленным и потусторонним миром? Что такое по-вашему Память в пространстве Времени, быть может, произведения приходят к вам из другой жизни или иных измерений? Значит ли, что оттуда же органично проявляются новые слова, составляющие ваш Вневник, словарь нового направления с примерами, но в отличие от словаря Владимира Даля, собиравшего окрестные слова и вышедшие из употребления, устремленный к будущей речи?

А. Ф.: Совершенно верно, и образы, и те проявленные знаки в сцеплениях слов и за ними, могут приходить не только из памяти нашего сознания, отражающего то, что принято условно называть реальностью, но из далекого пространства вне. Почему так случается? Поэт - проводник, Проводничий на грани миров, потому что слой букв, мнится порой, не более чем мираж, но обладающий такой властностью, вкупе с ритмом и рисуемыми образами, что может заставить поверить, что явь только фантом по отношению к текстуре произведения. «Я - вестник иного дня», - писал Даниил Андреев, и это действительно так, потому что волны времени не линейны и омывают не только нашу вращающуюся планету. Быть на гребне, на краю - задача Крайничего, крайствующего на пороге сознания и предвосхищающего новые миры, Сквозничий смотрит дальше, ему нет преград и барьеров во Вселенной. Вот, например, сколько внеперсонажей сосредоточилось в сжатом драматическом пространстве:

СКОЛЬЗИЧИЙ

Сквозничий машет из-за туч
Не пробудившегося лета,
И зов его громокипуч:
Я ваш, я тут, я там, я где-то,

Куда не смеет пустота
Пустить завистливые корни,
Ступай за мною внекуда, -
И тень сквозрящая огромней,

Чем лужа тёмного стекла, -
Предвоплощаемое время, -
Ударом молнии, светла,
Открыта бездне на мгновенье,

Сквозночий на пороге ждет,
И звон сопевствует полночный -
Один хрустящий поворот
Ключа - и сон сойдёт проточный

На звеньзеркалье Петербур-
Га, и набросит Плащаничий
Седой предутренний испуг
На всё, чем ворожил Сказничий.  

С.Б.: Судя по вашему ответу, вы - поэт, имеющий свой уникальный, насыщенный поэтический язык, связанный с литературно-философским направлением Вневизм, основателем, которого вы являетесь. Для чего вам понадобились несколько странные и необычные образы Проводничего, Крайничего, Сквозничего и иже с ними? Казалось бы, русский язык -  неисчерпаемый источник уже готовых слов и понятий, выражающих чувства, мысли и устремления человека. Ваше мироощущение требует новых образов, формируемых из слов, доселе не существовавших?

А.Ф.: Скользичий и Плащаничий – и многие другие – олицетворение внеперсонального начала. Сей некто-никто не лирический герой, не автор, не двойник, а внекто еще не разгаданный, но предугадываемый, как неоткрытая планета. Он-то и впускает стихотворение в мир от своего призрачного имени. Мне трудно судить, насколько мой - и уместно ли в этом случае притяжательное местоимение «мой» - поэтический словарь в стихах умышлен и насколько он органичен. Слова приходят из воздуха, точнее, из не проявленного эфира - непрояви - откуда они готовы быть пересаженными сюда. Но что они означают? Как найти им соответствие в земных литерах и звуках? Эти условные поэтические двойники околоперсонифицированные образы, они участвуют в диалоге, в драматическом столкновении порой взаимоисключающих понятий, которые стоят за невологизмами Вневы, условно реки, вечной речи, это как хор и антихор в античной драме, сопутствующие и оспаривающие изречения героев, скрытых под масками. Но кто же из них истинный? Истина вне, как это ни банально звучит, она просится в мир, но мы ее не замечаем, потому что боремся за разлагающуюся материю, а не за то, чтобы прикоснуться внечувственным органом к всемирной красоте. Вневизм - заклинательное явление, он призван смутно, а затем все более отчетливо выкликать те смыслы, которые еще не явлены, но о которых прежде свидетельствовала мировая культура. Мы предчувствуем, предощущаем - или это нам мнится - нечто подлинное в новых звуках, которые тревожили человечество всегда, и теперь их предстоит назвать, насколько нам позволяет земная речь. А. Фет воскликнул: «Как беден наш язык!», написав об этом гениальное стихотворение.

С.Б.: Алексей, на ваш взгляд человечество до сих пор пребывает в роли Адама, выполняющего поручение Бога называть вещи своими именами? Ваше рассуждение о непрояви напомнило мне Джона Шейда, персонажа «Бледного пламени» В. Набокова, который, по мнению Кинбота обладал «благородным уменьем: пересадить дерево в стихи целиком, сохранив живящие соки и прохладительную сень». Набоков говорил, что каждый писатель должен быть волшебником, а его герой Вадим Вадимович вспоминал слова двоюродной бабки: «Будет тебе киснуть!.. Взгляни на арлекинов! Деревья -  арлекины, слова – арлекины. А также числа и ситуации. Сложи вместе две вещи – курьёзы, отраженья,  - и ты получишь арлекинов втрое больше. Давай же! Играй! Создавай мир! Твори реальность!» Согласны ли вы с наставлением баронессы Бредовой, урождённой Толстой? Не рождается ли внутри вневизма некая новая Игра?

А.Ф.: Человечество ищет имена и слова для спирали своего восхождения, находя соответствие между сном и явью. Само имя Адам парадоксально - в нем есть понятие ада - то есть человек, вослед Адаму, может двигаться к свету либо во тьму, играя словами. Набоков был волшебник, алхимик слова, внечеловек и человестник, если можно так выразиться, способный пересадить вещь или живое существо (по Набокову это почти одно и то же, ибо человековещи наделены способностью сострадания) в ткань произведения. Такая игра расширяет сознание, дает возможность почувствовать четвертое измерение, которое как антиматрешка, разворачивается вовнутрь, а не вовне, как это происходит в концентрированной материи. Идея газообразна, она не имеет плотности и очертаний формы. Она не зависит от времени и социальных катаклизмов. Игра во вневизм, вневизм-игра, существует, вспоминаю забавный случай, когда один литературовед попенял на то, что мы придумываем нечто сверхзыбкое, никому не нужное, подобно клоунаде арлекинов. Но мы не хотим умерщвлять, рассекать материю живой природы - именно пересадка в иное измерение, живых корней, ствола и кроны целиком придает искусству нескончаемую свежесть, несмотря на кажущуюся условность приемов. Потому что мы переносим предмет - стремимся к этому - с его воздухом и тем пространством его идеи, где оно взросло. Слова-челноки, как 3D принтер, ткут материю снов и яви. Их не остановить, человек может попытаться исказить этот орнамент, ибо это приведет его сознание к катастрофе.

С.Б.: Алексей, вы предвосхитили следующий вопрос. Если идеи «спускаются» к нам извне, и здесь воплощаются в слова, то быть может это путь возвращения обратно в абсолютный мир, то есть мы можем с помощью слов как по лесенке (вспоминается лестница Иакова) «подняться» к их источнику?.. Или слова играют с нами в кошки-мышки, не позволяя обнаружить под видимым слоем красок истинное полотно?

А.Ф.: Мы мним себя владельцами слов, словаря, сюжетов - на чем обычно основывается вера писателей средней руки в свой талант художника. На деле все подлинное вершится невидимо. Слова гримасничают, подстраиваются до поры, предполагается, что они отражают наши чувства, замещают их. На самом деле это мимикрия. Слово никогда не будет принадлежать человеку земного сознания. Истинная ткань слов лежит обочь, она может мерцать, заметная лишь косому зрению, как некий луч, который что-то записывает в нашем сознании, что-то стирает, и эта его невидимая работа и есть игра. Сумеем ли мы расшифровать эти послания  - приблизиться к подлиннику - вот суть проблемы. Внезадача, всезадача - она требует иного осмысления, в другой системе координат, которую трудно представить, а тем более оказаться в ней и попытаться мыслить ее категориями, ощущая вечность, а не думать о том, что все кончится неотвратимо.

С.Б.: В вашем стихотворении «Homo star» упоминается homo ludens - «человек играющий», можно ли охарактеризовать литературно-философское направление вневизм как игру вне нас, но при нашем участии? Ведь слово всегда служило инструментом познания. Приведу ваши следующие строки, написанные не без иронии по отношению к автору:

Старомодный
гений труден-с,
очень модный
homo ludens.

Это напомнило мне идеи польского «археолога» языка Фадея Воланского (Егор Классен. «Древнейшая история славян и славяно-руссов. Памятники письменности славян до Р.Х. собранные и объяснённые Фадеем Воланским») поведавшего гипотезу происхождения латинского слова «ludens», рассказывая о троянском народе, он писал: «Относительно славянства последних (Троян) заметим ещё в дополнение, что два сына Приамовы носили имена чисто славянские, а именно Троил и Дий. Первое имя сохранилось у нас на пушке, стоящей в Московском кремле; другое известно из славянской мифологии. Кроме того, военные игры, введённые Троянами в обычай италийцев, названы этими Trojani ludi (Трояни люди). Только впоследствии из славянского слова “Люди” образовали Латины своё ludo (игра). Слово “Трояни” осталось без перемены, но уже отнесено было не к народу, а к свойству игры. Так точно слово “швейцарец” перешло у нас на дверного стража, именуемого швейцаром. В латинском языке по сие время сохранилось выражение Trojani ludi (Трояни люди), под ним подразумевались турниры, вероятно, перенесённые Троянами в Италию. Под словом ludo разумеется ныне вообще игра, но нет сомнения, что это значение уже гораздо позднее возникло, а троянские люди, вызвавшие на турнир, дали повод Римлянам к усвоению этого выражения боевым играм». Вот такие метаморфозы происходят со словами, пришедшими из глубины веков. В  стихотворениях вы играете со словами или изначальные слова Вневника придают вашей поэзии какой-то иной, потусторонний смысл, описывая нам картины неведомого мира, переплетённого с явью? Слова Вневника уже обрели окончательное толкование, форму или же подобно слову «ludo» с течением времени они могут приобрести новый смысл? 

А.Ф.: Безусловно, слова сами творят игру. Это их шутовская орнаментальная метаморфоза морфем в озорничании (В. Даль говорил, что узор и озорник тесно связаны), гримасничанье пародирующего за амальгамами нашего сознания, это вечно преобразующая стихия, мифотворческое вдохновение, способное переместить за отведенные рамки. В этом суть искусства, игра вневизма в том, что он, перераспределяя имена, придает некоей пьесе новое ускорение, мы совершаем прыжок - где нет страха разбиться, потому он может быть каким угодно долгим, сродни полету. «Перешагни, перескочи», - писал В. Ходасевич, игрань это некая грань и ее преодоление одновременно. Мы задаем мотив, интонацию, или она уже задана извне, игра в слова - в бисер - драматична и даже опасна, мы понимаем, что бисер - это те библейские жемчуга, которые нельзя открывать первому встречному, толпе. Тени балаганных персонажей стихов кивают друг другу, перемигиваются - совсем не обязательно будучи проявлены в земных образах или архетипах - и ведут спор, чье пространство более наполнено, более гармонично. Мы сами оцениваем свои творения и просим поделиться оценкой других по шкале ценностей, которая неожиданно присутствует при акте творчества, все это наполняет мистерию нашего бытия.

С.Б. Велимир Хлебников (величающий мир заново, возвращаясь к истокам) называл свои слова самовитыми, он подчеркивал: «Найти, не разрывая круга корней волшебный камень превращенья всех славянских слов одно в другое, свободно плавить славянские слова – вот моё первое отношение к слову. Это самовитое слово вне быта и жизненных польз. Увидя, что корни лишь призраки, за которыми стоят струны азбуки, найти вообще единство мировых языков, построенное из единиц азбуки – моё второе отношение к слову. Путь к мировому заумному языку». К чему стремитесь вы, составляя свой Вневник, к некоему заязыку? Это свод правил или терминов в сфере понятия вневизма как игры? Какова конечная цель этой игры? Ваши слова имеют смысл и понятны только людям, причастным к литературному пространству вневизма или ими можно пользоваться в повседневной жизни? Миру известна древнеиндийская игра Лила, задуманная как инструмент, служащий  для развития и установления связи между индивидуальным и абсолютным «Я». Расскажите подробнее о вневизм-игре.

А.Ф. Игра в буквы, в слова, в идеи слов – словно в осязаемые кубики разного цвета и даже запаха… Вневник с примерами родился не случайно, прежде всего потому, что с детства у меня было особое ощущение слова - оно было для меня предметным, более, чем материальным, живым существом. Когда сочинялись - приходили - стихи, мне хотелось передать то, что привычные слова выразить не могут или не в силах передать сгущенных оттенков нарождавшегося смысла. Так новорожденные слова попали в стихи и глоссарий. Важно то, что это не только словарь инобытийных, странных слов, но все они имеют непосредственное отношение к новому течению. Там используются и славянские, и латинские корни и флексии, а также других языков, что-то придумывается – и возможно, в нас живет прапамять древнейшего единого языка человечевестничества. Понятны ли они людям вне контекста, могут ли использоваться не только в произведениях, созданных в жанре внетечения? Безусловно! Хлебниковский Зинзивер живет и дышит, так и новые слова оживают от дыхания человеческих уст, произносящих их, благодаря душам читателей. Вневизм как игра ищет забытые слова, чтобы соединить микро- и макрокосм, воссоединить утраченные пути к вечности.

С.Б. Алексей, читая ваши стихи, испытываешь ощущение, что вы разворачиваете карту забытой или неведомой страны, мелькающей где-то на окраинах сознания, как в компьютерных играх-стратегиях, когда герою для продвижения к искомой цели требуется выполнить задание или разгадать тайный смысл, головоломку, шараду и тогда перед ним постепенно сектор за сектором, плавно открываются новые пространства, где его ждут захватывающие дух приключения, неожиданные встречи, тайные послания, целая вселенная проносится перед его взором, оживая и переливаясь радужными красками мерцающих воспоминаний.

БЕЛОВНЕЖНОСТЬ

Беловнежнейшей звезды
неприкаянный огарок, -
запиши хотя бы ты
им прозренье без помарок.

Тлеет Веспер, вопреки
зрению, душе и лести -
провожатый вдоль реки
снов планеты к талой бездне:

алой, синей, золотой -
пересекшейся с бессмертьем,
и запнувшейся на той...
вне мерцанья и созвездий.

А.Ф. У меня была детская мечта – открывать неизвестные человечеству страны. Наверное, она воплощается на каком-то новом витке, «вихорь шумный» (Пушкин) инобытия стучится в наш мир и увлекает за собой, смешивая краски и звуки в нечто новое. Но это не значит, что поэт только через подобный эксперимент может проявить себя в полной мере. Ни Тютчеву, ни Блоку неологизмы не требовались – они в новом сочетании «простых», привычных слов творили непревзойденные шедевры.

С.Б.: А. Белый, занимаясь исследованиями поэтической лексики, подчёркивал, что она является путём к содержанию поэзии. «В руках чуткого критика словари — ключи к тайнам духа поэтов» («Пушкин, Тютчев, Баратынский в зрительном восприятии природы». Биржевые ведомости. 1916. 26 июля). Надеетесь ли вы на встречу с чуткими критиками в наше время? Мне кажется, вы решили оспорить мысль А. Белого, который также писал: «Должны существовать словари к каждому поэту; но, конечно, таких словарей не существует» (Белый А. Символизм. М., 1910. С. 238.).

А.Ф. Наверное, сейчас писателям просто не до словаря – их главная цель это описание предметного мира, - той метафизической литературы, созидать которую молодой Пушкин призывал П. Вяземского, у нас почти не существует. Критик и литератор призваны взаимообразно формировать друг друга как творческих личностей, писатель является за зов талантливого критика, а поэт питает критика новыми художественными идеями. Самые удивительные отклики я получаю от непредвзятого читателя, воспринимающего новые слова и поэтику с неожиданной для меня стороны. 

С.Б.: В современной лексикографии есть ли аналог Вневника?

А.Ф.: Вневник – неотъемлемая часть вневизма, а само направление – органичная ветвь мировоззрения, которое всеобъемлюще, хотя мы противостоим хаосу постмодерна и вульгарно-материалистической доктрине современного искусства. Вневизм – это жизнь, свобода выбора и выбор свободы и меры ответственности за каждое рожденное слово в людомире.