СУТЬ КНИЖКИ

    ЕДИНОДВОЙСТВЕННОСТЬ

Что может проще быть и что – сложнее света?
Он сотрясение частиц малейших или
Волны биенье в наши очи и сознанье
Из неосознанных глубин, из тьмы вселенской?

Вначале слово бы найти, как то издревле
нам всем завещано от Бога. Это слово –
“eдинодвойственность”! Се ключ к загадке света!
И вот, под ветром колебание ржаного

пространства света, ожиданье тучных зёрен,
что одновременно на землю ниспадают,
являя двуединства воплощенье всем нам,
так скудно в таинстве великом просвещённым.

Противъестественно вослед растеньям Солнце
плывёт по небу, а подсолнух чернорыжий
являет в чёрном своём зеркале в средине
спиральность, свойственную миру всех Галактик.

То было чудное явленье в Соловьёво,
во глубине России, на Оке, что вольно
волнами плещет, а на них играют блики
частичек света – воплощённое единство.

Но что же здесь нам открывается наукой?
О! Волны Гюйгенса, Ньютоновы частицы
света сквозь призму, а потом и кванты Планка...
От них студенты и студентки тёмной ночью

не знают сна, единодвойственность полов
забыв на время, а профессор спать не может,
воспоминая дальней юности заботы
и сожалея, что вернуть не силах младость.

О, возраст осени, он мне wie herrlich leuchtet*…
На скатерти, на простыне, на белом снеге –
преображенье света в радуги явленье,
спаданье листьев как частичек света

с вершин кленовых ранней осенью под ветром.
Страдательные состоянья многоцветья,
по мысли Вольфганга, который Гёте,
суть производные от темноты и света.

Метель, дом Гёте в Веймаре во снеге.
Темнеет, очи липким снегом застилает.
Глазницы окон неприветливо темнеют –
знать, не желает он гостей сегодня видеть...

Из темноты, из черноты всё возникает –
открыто древними китайцами, и персы
им вторят, не сговариваясь, а в России
на лаке Палеха всё скачут эти кони,

что огнегривы, а копытца у них тонки,
как балерин носочки в тьатре Мариинском.
Причём здесь жидкие кристаллы – что за странность?
Однако холестериков игра на чёрном

так дивно схожа с миньатюрою на лаке!
Но всё ли так темно и однозначно? Или…
не чернота одна, а белизна, быть может,
цвета содержит? Все учились в школе,

и этот круг с цветными секторами – он ведь
вдруг становился белым при вращеньи.
А световые люди самых древних персов,
а светоносные тела В. Соловьёва?..

И вот опять китайцы с их фарфором белым,
и немец Бётгер, заново открывший глину
и технологию, и Виноградов Дмитрий,
прикованный на цепь у своей печки,

для обжига фарфора им изобретённой.
Друг Ломоносова Михайлы, между прочим.
Учились в Марбурге, дружили с зелен-змием –
и вот судьба: где он, где Ломоносов?

Поныне в Марбурге гуляют студиозы,
За пивом поминают Ломоноса Мишу…
Зато сейчас на берегах Невы под снегом
творится чудо белизны фарфора Димы.

Фарфор и Майсен, и Нева искрится цветом
от каждой грани, и Китай далёкий-близкий…
Вначале темнота и чернота, безвидность,
а после – Свет! И «Азъ есмь свѣт!» – Господне слово

пришло ко мне из Поднебесных этих далей,
где храм Покровский пребывает, охраняя
нас, грешных русских, нашу веру позабывших,
во тьме и на свету, в печали и в презреньи…

* Как великолепное свечение - нем.

                         
         ВЕЧНОСТЬ ОТРАЖЕНЬЯ

Вот филосóф, мой добрый друг, весь бородатый,
умнó толкует отраженья света сущность
как имманентное природе в целом свойство –
усы смочивши влагой рюмки с крепким... чаем.

А мне всё видится, как на щеках любимой
Играет отсвет моей розовой рубашки.
И преломление, ломанье, возлиянье...
Затем греховное в конце концов паденье.

Потом же зеркало души её глядится
внимательно в стенное зеркало – и странно
они друг друга отражают многократно.
Подобно зеркалам тем, в доме старом детства,

что, отражаясь, образуют анфилады,
вперёд и в прошлое ведя нас, в бесконечность.
Я – между ними, и моё грешное сердце
уже не слева, как положено, а справа.

И там фантазии из детства, там кошмары:
медведь с серебряным подносом и тритоны,
змееволосые горгоны и герои
с зеркальными щитами и с мечами…

А много позже наяву медузы эти
меня исхлещут в летнем Средиземье
в отместку за Горгону – и по делу…
Потом в гримёрной меж зеркал сидеть я  буду,

а в зеркалах преображенье и сближенье –
согласно физике с эффектом Казимира
и театральному эффекту замещенья
природы и фантазии взаим’образно.

Любовь – фантазия, симметрия земного
всего на свете, несовместность лишь мужского
начала с женским – Инь-Ян знак тому примером,
Ромео с Джулиеттой, в сказке у Шекспира…

Голов кружение от симметрийных этих
фантазий Эшера на стенках Эрмитажа,
от полчищ собственных зеркальных отражений
внутри волшебного устройства Леонардо,

от золота внутри моей зеркальной сферы.
Сапфир очей и девы в белых одеяньях…
И жизнь как бесконечность, вечность отраженья –
одно в другом, как отрицанье власти смерти!                         
                     

           СУТЬ ВРЕМЕНИ

О, ужас времени – как нам назвать такое
феноменальное явление?.. Музейных
сих часомеров показанья, здесь застывших?
Иль впечатленья в самом нежном раннем детстве?

То и другое в давнем прошлом невозвратно,
напоминание о них лишь на фронтонах,
с которых гермы вниз взирают отрешённо
на малых мальчиков, бродивших здесь и обок.

Нагие каменные женщины, их взгляды –
меня насквозь, как радиации частицы,
зато оскал свирепейших тритонов страшен:
пред ликом вечности трепещет всё живое.

Из светотени на стене двора-колодца,
сооружу сейчас часы, как египтянин,
а после Солнца соберу лучи я в точку
посредством линзы – вот огня я повелитель!..

Пока же улицы лучи в далёкой точке
сошлись в неведомом моём грядущем,
куда так мягко увлекают мамы руки,
те, что потом внезапно охладеют – горе!

И жить мне по часам отцовым, да, придётся,
цепью прикованным к петле его жилета.
Но диво-дивное: часы два раза в сутки
показывают точно-точно наше время!

А время на песке, под солнцем, у залива,
где сосен розовое тело обнажено, и
там, где творится чудо созреванья тела
и становления души и чудо счастья.

А искушение соблазном тут же рядом:
любой из нас играет с дьяволом, как Фауст –
остановись, прекрасный миг, хотя б на время…
Но стрелка падает – судьбой дано то смертным.

Пока же юные душа моя и ноги
Несут меня и в даль, и в глубь моей России,
к её соборам и церквам опустошённым,
но храм оставленный – всё храм он, как известно.

Я преклоняю вновь и вновь мои колени
перед Спасителем в иконах потускнелых, 
и мнится мне, что нимб вокруг святого лика –
в штрихах минутных часового циферблата.   

Однажды, грешный, проявляю небреженье
И останавливаю ход часов звонницы.
Овладевает мною ужас неподдельный
осуществлённого мгновенья остановки…

Позорный бег, скорей побег долой от места
того, где совершилось это святотатство.
Так истязай теперь ты тело, свою душу
во искупление греха – и до предела.

Воюй со временем в кроссовках марафона
от града Пушкин и до Мойки, где квартира
его последняя… Твоя ещё где будет?
А может, соль Земли – она, что с горьким пóтом?..

Всё в точку сходится, из точки ж возникает
И вся Вселенная – из точки сингулярной…
Но где ж единодвойственность – неясно…
Ясно одно: и Свет, и Время вечно будут.
                 
                 ПРЕБУДУТ ВЕЧНО ! 

Триптих Александра Фёдоровича Новикова, профессора СПбГУ ИТМО, члена Союза писателей России, посвящён выходу в свет его новой книги о Свете - и тому, что её вдохновляло - культуре, бескрайности, новым гипотезам, поэзии и жизни.