Marjan Ferdowsi         
M.A. in Persian Language and Literature,
Alzahra University                                   
marjanferdowsi@yahoo.com 

Mysticism and Beyond (Metaphysics) in “Her I” (Её я) novel By Reza Amir Hani (Реза Амир-Хани)
                     

Reza Amirkhani  is  one  of  the  current  time  novelists  of  Iran.  His novel “Her Me” is his third book and according to some critiques, also his best book. This novel has been translated into Russian  by  the  Russian  Foundation  of  Islamic     Studies and the cooperation of Veche Publication. The novel is the biography of a person named Ali Fattah, starting  from  his childhood to the time of  his     death  and  his  pure  love for the  daughter  of  his  family’s maid,  Mahtab.  In  his passion,  Ali  enjoys  the  personal  guidance  of  a  man, Morshed (Dervish) Mostafa  to  take the  path of  love.  Morshed  Mostafa  who seemingly  has     knowledge of the beyond and has Ali’s entire life pictured in his mind clearly rom  the  beginning  to  the  end, uses  his  mystic  way  of  life  and  guides Ali  to experience  a pious  and  mystic  love.  Ali  withdraws  from  marrying  Mahtab while  he  is  not  certain  of  the  purity  of  his  love.  Ultimately,  Ali and  Mahtab both  die  without  having  a  chance  to  enjoy  the  company  of  each  other  and depart the world to join in the afterlife world. 
  The most important theme and context of this novel is a mystic love that buds, grows and flourishes from the layers of a totally human and materialistic life. The hero is a person like any other persons with all the weak and strong points that lift him from  below  to  the  top.  The  love  that  flourishes  in  this  novel  is  beyond the boundaries of physic and body. It is a love that gives fruit with the belief  “any  person  who  falls  in love becomes  pure, any person who  becomes pure will die as a martyr”. Love in “Her Me” is in fact an interpretation of the famous narration, “A person who dies with pure love is truly died as a martyr.” Although this love does not end to a union in this world, it helps the lovers to grow and ascend to perfection. Ali Fattah is in love  with  Mahtab,  their love continues to fifty years and ultimately, it reaches to a strange union, a beyond physical world unity. 

The metaphysical events and experiences beyond physical world are mixed and     overlapped with mystic, gnostic and religious elements in various features and shown in different shapes in this novel. The context of mysticism and religion, that  follow  the  context  of  love,  are  two main  elements that  encompass  theevents of the novel and give a supernatural and metaphysical  dimensions and it is  through those  two contexts and notes  that  the  characters, their  actions and events of the story are told and proceed.
Fattah’s dream in  “Chapter two, I” when he goes to Kerbela (the sacred land     for Moslem) for the seventh time, and his visiting a bright Seyed (descendants     of  Prophet  Mohammad’s  daughter)  who  warns  him  about  improper  deals  and     transactions in his business life are among those parts.  The fact that exactly in the “seventh” trip (as seven is a blessed number) in the land of Kerbela (as the sacred  land)  a  bright  Seyed  warns  Fattah  from  stepping  into  a  suspicious     transactions, and the fact that several years later, the same Bright Seyed is seen by Fattah in his  dream and this time, he rejoices him with good news, are  all  the  pretexts  of  entering  into  a  super  natural  and  beyond  world. It  was  in  the     second  dream  of  Haj  Fattah  that  Mahtab  is  born,  the  same  Mahtab  who  is supposed to be loved by Ali and by perceiving that love, Ali, the main hero of the novel, achieves perfection. (Pp 36 - 37). 
The ignition of Ali’s love is an event. Mahtab falls into the pool, it is the same  pool that Ali had fallen into it the same morning.     “Maryam  looked  at  Mom  with  sadness,  thought  for  a  short  time  and  enthusiastically said: - Then, who can give you news that it was not the master, your son who jumped into the pool? There was another one to!     Ali and Mom both asked simultaneously:    -Who?!     - Didn’t Nanny tell  you?! Mahtab….she said that she was running away from nanny when she fell into the pool! And she was right too. I touched her head; her long brown hair was still wet. She’s just seen… It was right there when Ali     felt that burn at the bottom of his heart.” (Pp119-120) 
Once  again,  application  of  number  “seven”  when  the  first  sparks of love  is ignited in  the heart of  li. It  is the  description  of  the  seven-year  old  Mahtab and  Ali,  “It  was  there,  for  the  first  time  when  he  felt  that    the  bottom  of  his heart was burning….  He sat down and  murmured to himself quietly: Mahtab. The  bottom  of  his  heart  shook  again. He  urmured  again,  his  heart  shook again. He thought a lot to see why Mahtab had fallen into the pool; because, he, himself  had  fallen in the  pool just  the  same  day.” (Page 120)  And, it  is how love starts for the very young Ali, as Mahtab turns seven and they both fall in  the pool. The event that both the coincidence and similarity become a mystery for the young Ali.   

  Another example could be seen in the presence of “Seven blinds” in the novel. Again, selecting number seven which is a note to the existence of a good and righteous person as  well  as  the  index  of  a  positive  use  in  the novel,  seven     blinds,  are  seven  people  who earn  their  bread by  begging. They  are  seven seemingly  blind that have no eyes on their heads but their vision comes from     deep of heart and they can see anything. The first encounter was when Maryam     was passing in front of them and one of the blinds calls him “sister” and that it surprised Maryam  as in what way they knew she was a girl despite not being  able to see her (page 41) and there are the same seven blinds that took revenge     on  behalf  of  Maryam  when the policeman  Ezzati  removed her  scarf  by  force     and those blind beggars killed the guard for that insult. (Page 336) 
  The non-physical and weird presence of the seven blinds and their functions in     the novel could  be  seen  in  other  places and  in  the  irregular  and  imaginary      spaces. In  the  chapter  “three, she”,   when  Ali  Fattah  talks  about  passing,  and     the  passage  of  Karim  Roud,  Passage  of  Gholi  and  Passage  of  Asheghan     (lovers), until he reaches to the Passage of God in Paris and a small church in     his view “The God in this church was somehow like our own God in our own     Qandi Mosque”  (page  133). A  church  that  strongly persuades    him  to  do  his     prayers there and ultimately, one day, perplexed by Mahtab’s love, he goes to     the priest for  confession,  arguing,  “It  was  the  passage  of  God.  God’s  passage     could be anywhere.” (Page 138)

It was in the same passage that the picture of  the  priest and Dervish Mostafa become  one.  The  voice  is  the  masculine  and     ringing tones of the priest, though the face is the face of Dervish Mostafa and     his  words are  the  words  of  Dervish Mostafa.  Then, Dervish  Mostafa or  the     priest kisses Ali’s hands and puts the entire money of the charity box in Ali’s     hands that, “Justice  is  this….if  the  evil  doer  is  charged, and  then it  is reasonable to pay to the righteous ones…” (Page 140). And Ali is a lover who     suffers greatly and efforts to save his love from impurities and therefore, he is worthy of receiving rewards instead of punishment for his confession, because, he is in love and he is pious. And it  is in  the  moment  of  Ali’s  leaving  the     church that he sees the seven blinds. They had already reached Paris and he has no idea if they have reached him or he has reached them. “After all these years,     since  1933  to  1954…from  Passage of  God  (in  Iran)  to God’s  passage (in     France)”  (Page 141). And, Ali proceeds to give the money put in his hand by the priest to the seven blinds. They say to Ali that they plan to go around the     world in same way and to answer Ali who wants to know that what their plan     to pass the oceans and gulfs are, they tell the story of Shams (Shams-i-Tabrīzī     or  Shams  al-Din  Mohammad  was  a  Persian  Muslim,  who  is  credited  as  the     spiritual  instructor  of  Mewlānā) and Mewlānā (Mewlānā  Jalāl  ad-Dīn     Muhammad Balkhi also known as Rumi, who was a 13th-century Persian poet,     jurist,  theologian,  and  Sufi mystic).  Shams  who  would  cry  out  “With  Ali’s     Help” (kind  of  invocation of  God  and getting  help  to  get  over  difficulties) to     walk on the water and Mewlānā who followed Shams as his tutor and by crying     out “With Shams’  Help”  walks  on  the  water.  Now,  the seven  blinds  say  their   own prayers and this is how they go around the world and pass problems and difficulties in their way (Page 145). 

  Recollection by heart and tongue, and performing impossible work by its help is an element  which  appears  a completely justified  and  logical feature in  the mystic and metaphysics atmosphere and the seven blinds of Amirkhani’s novel     use this very mystic way to find their ways in the universe; although they have     no eye sights and are not able to see but they can see better than everyone else. Nevertheless, among these icons, the character of Dervish Mostafa is much unconventional and extraterrestrial  in functions  than  others.  First,  Dervish Mostafa,  that  seems  to  have  knowledge  of  hidden  things  and  is  aware  of  all secrets, knows  the  story  of  Ali’s  life  from  the  beginning  to  the  end  and  it  is     Dervish  Mostafa  who  from the very  beginning notices  and  understands  the     sparks  of  Ali’s  love  to  Mahtab,  to  his  bias  in  the  path  of  love  and end  of his life, and Dervish stands beside him, guides him and accompanies him.     The first person who by looking at Ali’s eyes reads his mind and heart and sees love there, is Dervish Mostafa. The evening of the same day when Ali feels the     vibration of love in all his being, it is Dervish Mostafa that by looking at Ali’s     eyes finds out about his secret and at once addresses him, “The only building that becomes stronger if it shakes is heart!  Man’s heart must be crushed until     its  juice  could  come  out…And  perhaps,  the  juice  is  desirable,  isn’t  it?... He then  pats  Ali  on  his  head  and  said, “Bless…. May  God  accept  it…the  lover who had not still washed himself from physical temptation of love,  certainly, he is in love and his breathe is bliss….” (Page 122) 

In  chapter  “Eleven,  I”  it  is  Dervish  that  after  Mahtab’s  departure  and  Ali’s     seeking  isolation  in  the  mosque,  starts  talking  to  Ali  and  warns  him  from  the     way he had taken in the path of love and takes Ali to his house to “destroy the     house  of  his  heart”.  In  that  same  house, Dervish  puts  the    biography  book  of     Ali which  the words are still wet with inks and is being written in Ali’s hands     and asks him to read and remember that  years ago, in the brick bake furnace,    the  letters    “Ali”  and  “Ma” meaning  Ali  and  Mahtab had  appeared  on  two     unbaked breaks and it is Dervish that  clarifies for Ali why he could not make     union with Mahtab. Because at the same time,  the maker had already taken his     brick and had put it farther than Mahtab’s bricks; and because Ali still did not     love Mahtab for Mahtab; therefore, his love was not yet free from impurities.     

“When can I reunite with her? Today, she is in the other side of the world….   -World  does  not  have  the  other  side.  The  easts  and  wests  are  on  each  other. God is way smaller than these words…Reaching Mahtab needs time, not place.     - When?!      -Whenever you see that you love Mahtab because of Mahtab, then you can be one with her. Then I will certainly give you that news.” (Page 486)
And when the time comes, Dervish does give him the news. Around fifty years later, one night Dervish goes to Ali and breaks the news that the day after, Ali  will  marry  Mahtab. It  is  in  the  same  day  that  Mahtab  is  killed  in  air  raid  and     leaves the world as a martyr, because “Mahtab did not stop loving Ali all her     life, and she kept  her chastity  all  her  life  and  then  died…and she died as a martyr… [A person who is in love with chastity and dies pious has truly died as a martyr.] (Page 495) 

  However, Dervish Mostafa’s presence does not end here. His supernatural and unnatural presence in the wedding ceremony of Hany and Helia (Pages 401 and 402) is already seen and in the midst of astonishment of all guests who thought     he  must  have  died  years  ago,  because  of  Ali  Fattah’s  desire  and  request, Dervish comes and pronounces marriage oration.  Also, Dervish’s appearance     in Martyrs’ Plot in the cemetery in the sudden and unanticipated burial of Ali     Fattah and  preventing others  from  taking disinterment  acts as  Dervish  did     believe that  Ali Fattah  “deserved  to  be  buried  in  the  Martyrs  Plot”  for… [A person who is in love with chastity and dies pious has truly died as a martyr.]     (Pages 527 and 528). This is the last presence of Dervish Msotafa in the novel, where even the main character of the novel has died and it is certainly expected     that he (Dervish) had already died years ago; nonetheless, he comes for saying farewell  to  his  pupil, Ali  Fattah, a  lover who  was  searching  for  true  love  all over his life, even after his death.
Of other miracles  shown by Dervish  Mostafa  and  his  mystic and  gnostic seeking of truth, one may outline the followings:       - His  foretell  of  Karim’s  death  (Chapter  three  of“I”)…When Karim  was swearing  the  Qajar  dynasty  and when  Dervish was  passing  and  Karim did not give  him  way and disrespected  him…”Dervish  Msotafa  patted Karim on shoulder and said, first, a person who does not show manner is certainly a rude person,  second,  it  will  be puzzling if  a  person  with  no manner could reach his old age.” And Karim is killed in  young age by  the stabs of a Qajar dagger.  (Page116) 
- (Chapter five of I): The funeral of Fattah’s son and a snake that was near the  stairs  during  the  funeral  dinner  and    distributing  foods  among participant and the fact that nobody had noticed the snake until Dervish warns  Fattah  of  the  danger  of  the  snake  and  its  presence  there.  (Pages  235 and 236).   
   
Apart  from  those  cases,  the  foretell  of  Fattah’s  death  by himself  is another  interesting example  of  the supernatural  and  metaphysics  events.  When  Hany     and Helia rush to Fattah’s cemetery to say that they have buried Ali by mistake     (in wrong grave), they see there many families who were mourning over Ali’s     grave.  They  were  those whom  Fattah had  financially  supported  each  month     and in his last aids, he had sent them a note to go to his funeral the day after.  (520-524)   
  In  the  same  grave,  there  are  some  miraculous phenomena that  appear  in  the funerals  of  War  martyrs; the  phenomena that  could  not  be  explained  in any     scientific terms or rational arguments.   
Hany and Helia who have gone to Behesht Zahra cemetery to identify the corps     of  an  unknown  martyr  noticed that  the  corpse  is  still  new  despite ten  years     passing  from  the  war with  the  minor  effects  of  decay  signs  when  the  corpse     was removed from war zones and being kept in the morgue.  (Page 514).   
   
  - “You should do your work scientifically. - Science  is  worthless  here!!  There  have  brought  martyrs  whose  bones must     have been turned to dust to now, but he still has his saliva in his mouth. There is another one who rose in the morgue stretcher and twisted his arms around his father Come and check, it  is right here  and you say that I  must do  scientific work?!! Tell me which one of these is remotely explainable by science?” (Page     525) 
  As  mentioned  before,  the  main  theme  of  the  novel  “Her  Me”  is a  love which context is religious and mystic atmosphere. The supernatural and metaphysical elements have colorful  presence  in each  point  of  this  novel.  Essentially,  in order to allow Ali Fattah, the main character of the novel, ascend from physical and  human love  and  experience  love  beyond  the  boundaries  of  body  and physique, he needs an association of some kind of belief and thought that could justify his passage through those phases. The mystic and somehow supernatural belief  that  appears  in  each  point  of  this  novel  provides  the  passage  that  takes  the physical and materialistic love into a heavenly and mystic love.
The  presence of a character such as Dervish Msotafa  and  his mystic and gnostic school of  thought is greatly effective  in  inducing  this  mystic  and supernatural belief. In addition, the existence of religious beliefs and ideology in Fattah’s family is another element that provides a suitable ground for those changes- materialistic love to mystic  love. Ali,  who is raised  in a religious family through religious  beliefs and learning, has the potential to accompany Dervish Msotafa and experience the real and true love from that background.

     The  major  context  of  the  author  in  developing  this  novel  is a true  love  that     remains  strong  and  powerful  despite  the  misleading  affairs  and  physical features  and  desires.  The  person  who  keeps  such  love  in  heart  has  the  same     rank  as  a  martyr  who  is  killed  in  the  war  front.  The  true  lovers  are  the  living     martyrs, as Ali and Mahtab were.   

Sources 
Amir Hani, Reza (2007), Her I, 14th Vol. Tehran, Soureh Mehr         
http://www.labirint.ru/books/407336/         
http://ermia.ir/Contents.aspx?id=945

Мистика и Вне (Метафизика) в “Her I” (Её я) роман Реза Амир Хани (Реза Амир-Хани)

Реза Амир-Хани. Её я / Пер. с фарси А.П. Андрюшкина. – М.: ООО «Садра», ООО «Издательство «Вече», 2013. – 464 с. – (Иранский бестселлер).

Марьян Фердоуси

Магнистр искусств в области персидского языка и литературы, университет Alzahra
marjanferdowsi@yahoo.com

Перевод с английского

Реза Амир-Хани - один из известных современных романистов Ирана. Роман «Её Я» - его третья книга, и согласно критическим отзывам, лучшее произведение. Этот роман был  переведен на русский язык Александром Андрюшкиным и выпущен под эгидой российского Фонда  исследований исламской литературы издательством «Вече». Роман – биография человека по имени Али Фаттах, начиная с детства до времени его смерти, он о чистой любви героя к дочери горничной его семьи Махтаб. Али испытывает сильную страсть к наставлениям дервиша Мустафы, который ведёт его по пути любви. Дервиш Мустафа обладает знаниями, полученными извне, и в его сознании ясно предстает мистический образ всей жизни, которого он проводит через испытания мистической божественной любви. Не будучи уверен в чистоте своей любви, Али избегает бракосочетания с Махтаб. В конечном итоге Али и Махтаб умирают, не имея шанса разделить полноту чувств друг к другу и отбывают из мира для участия в послесмертном бытии.

Самая важная тема и контекст этого романа - мистическая любовь, которая расцветает, растёт и процветает в слоях человеческой и материалистической жизни. Герой – такой же человек, как и любые другие люди, со всеми своими слабыми и сильными сторонами, которые ведут его от подножия к вершине. Любовь, цветущая в  романе, вне границ материи и плоти. Это любовь, плодоносящая с верой в то, что «любой человек , который   влюбляется , становится чистым, любой человек , который становится чистым, умрёт как мученик». Любовь в «Её я» является фактически интерпретацией известного изречения: «Кого любишь, воздержись от того, и умри, как шахид!» Подобная любовь не заканчивается в этом мире, она помогает влюблённым вырасти и подниматься к совершенству. Али  Фаттах  любит  Махтаб, их любовь продолжается в течение пятидесяти лет и, в конечном счете, их странный на первый взгляд союз обретается вне единства материального мира. Метафизические события по ту сторону материального мира переплетаются с мистическими, религиозными и гностическими элементами в различных проявлениях и показаны в романе в различных формах.  Контекст мистики и религии следует за контекстом любви, эти два главных элемента, которые охватывают события романа и вносят сверхъестественное и метафизическое измерения, в которых развивается история в романе.

Мечта Фаттаха раскрывается в главе «2. Я», когда он отправляется в Кербелу (священную землю для мусульман) в седьмой раз и посещает Священномудрого Сейеда (потомка  рода пророка Мухаммеда), который предупреждает его о неподходящих деловых соглашениях. Фактически это  «седьмая» поездка (семь как счастливое число) на землю Кербелы (священную землю), где имам Сейед предупреждает Фаттаха от заключения  подозрительной сделки, и через несколько лет спустя, тот же самый Священномудрый Сейед встречает Фаттаха в его мечте, и на сей раз он радует его с хорошими новостями, раскрывая предлог его вступления  в сверхчувственный потусторонний мир. Во второй мечте Али Фаттаха рождается Махтаб,  та  же Махтаб , который предназначено стать возлюбленной Али, и чувствуя к ней любовь, главный герой достигает совершенства.   Воспламенение этой любви Али - случай. Махтаб падает в бассейн, в который Али попал в то же самое утро.
«Марьям  пристально посмотрел на мать и задумалась. Потом вспомнила:
- Кстати, никто вам ещё не сообщил новость, что господин наследник был не единственным, кто прыгнул сегодня в бассейн? Был ещё один человек…
Али и мама в один голос спросили:
- Кто?!
- Нани не рассказывала?! Махтаб!  Смеётся и говорит своими чувственными губками: дескать, уворачивалась от Нани и бухнулась в бассейн. И это правда: я потрогала её длинные каштановые волосы – влажные! А ведь ей только семь лет…
И в этот миг Али первый раз в жизни почувствовал, как у него ёкнуло сердце».
Еще раз автором применена цифра «семь», когда искры первой любви зажглись Али, когда он услышал описание семилетней Махтаб:
«Это было там, впервые когда он чувствовал что основание его сердце жгло. Он сел и бормотал себе: «“Махтаб” - и сердце вновь так же ёкнуло. Снова произнесёт имя – и снова сердечный трепет. Он не мог понять, почему она упала в бассейн. Ведь он тоже упал в бассейн в этот день».
Любовь зажглась для Али и Махтаб, оба они под властью числа семь, и оба падают в бассейн. Случайное происшествие обретает в сознании Али мистический смысл. Другой пример мог быть замечен в присутствии «семи слепых» в романе.
Иной пример использования числа в присутствии «семи слепых» в романе. Семёрка  – знак существования добра и справедливости который является примечанием к существованию пользы и справедливый человек - это  индекс   положительного использования в романе числа семь: семеро слепеньких, семь человек, которые зарабатывают на хлеб, попрошайничая. Семь похожиз друг на друга слепых, у которых нет глаз, но видение прибывает из глубин сердец сердца и они видят очень многое. Первая встреча произошла с ними, когда Марьям проходила перед калеками, и одни из слепых назвал её «сестрой», что крайне удивило Марьям: как, каким образом они узнали, что она была девочкой, несмотря на то, что не были способными видеть её? Они - те же самые семь слепцов, которые совершили месть за Марьям, когда полицейский Эззати сорвал с неё платок и семеро слепых убили полицейского за то оскорбление.

Нефизическое и странное присутствие семи слепых и их функций в романе присутствует в других главах романа,  где говорится о воображаемых местах. В  главе «3. Она»,  когда  Али Фаттаха говорит о прохождении через квартал  Карима, квартал Коли и квартал Влюблённых, пока он не достигнет Божьего Квартала в Париже и небольшой церкви перед его взором: «Но эта церковь – Аллах свидетель – чем-то похожа на Сахарную мечеть в нашем переулке. Поэтому мне так спокойно здесь».
Церковь побуждает его совершить в ней молитвы, и в конечном счете, однажды, озадаченный любовью Махтаб, он идет к священнику для исповеди, споря с собой, «Но это был Божий квартал.  А квартал Бога может быть где угодно».
В этой картине слились воедино священник и дервиш мустафа. Голос священника -  мужской и звенящий, хотя лицо - лицо дервиша Мустафы и его слова - слова дервиша Мустафы. Затем дервиш Мустафа или священник целует руки Али и помещает в неё монеты милосердия, сжимая руки Али, который осознаёт: «Вот что такое справедливость. Если берут деньги с грешников, то обязательно должны отдавать их праведникам…». Али – подлинно любящий, и этом жесте священника - стремление спасти его любовь от наносного, и поэтому Али достоин получить вознаграждений вместо наказания за его признание, потому что он  любит, и он набожный. Оставляя церковь, Али снова замечает семь слепых. Они уже достигли Парижа, и героя посещает идея, они ли настигли его или он достиг их. «После всех этих лет, с 1933 - 1954… от квартала Бога в Иране к кварталу Бога во Франции». И Али вкладывает все монеты в ладони семи слепых.  Они говорят Али, что планируют обойти вокруг мир тем же самым способом и доверяют Али свой план, как перейти океаны и проливы. Они поведали историю, случившуюся с  Шамсой ат-Табризом и Моуляви – философом-суфием, мистиком и богословом, известным как персоязычный поэт Джелаладдин Руми. Шамс  ходил по воде, приводя в изумление Моуляви. Однажды он попросил Шамса взять его с собой. Тот разрешил и просил восклицать для него: «О, Шамс!», а сам безостановочно повторял: «О, Али заступник!» - так же, как восклицал теперь дервиш Мустафа. Теперь семеро слепых творят собственные молитвы, обходя земной шар и решая в пути человеческие проблемы.
Воспоминание через память и язык, и выполнение невозможного с их помощью – вот элемент романа, который является полностью оправданной логической особенностью в атмосфере мистики и метафизики образа «семи слепых» романа Амир-Хани, используя то самый мистический способ отыскать их путь во вселенной: хотя они не обладают зрением, как обычные люди, они могут проницать очень глубоко за покров вещей, что недоступно зрячим.

Однако, среди этих символов, функция характера дервиша Мустафы очень нетрадиционная и внеземная, что отличает его от других. Во-первых, дервиш Мустафа, у которого, кажется, есть знание скрытых вещей и он ведает тайны окружающих, знает  историю жизни Али от начала до конца, дервиш Мустафа с их появления замечает и понимает  искры любви Али  к Махтаб, его уклону на пути к любви и концу его жизни, и дервиш направляет, ведёт его и охраняет в пути.
Первый человек, который посмотрел в глаза Али и прочёл его мысли и сердце и увидел там любовь, был дервиш Мустафа. Вечером того же самого дня, когда Али чувствует вибрации любви во всем его существе, дервиш Мустафа глядит в глаза Али узнаёт о его тайне и сразу обращается к нему:
«Единственное в мире, что чем больше дрожит, тем крепче становится, - это сердце.
Сердце человеческое! Выжимай его, пока сок не пойдёт… А сок его ведь ой как сладок?..
Дервиш простёр руку к голове Али и произнёс:
- Благословение! Принимающий Аллаха… Возлюбленный, что ещё не совершил омовения, он по-настоящему любит…»
В главе «11. Я» дервиш после отъезда Махтаб  и нахлынувшего на Али одиночества
разговаривает с Али и предупреждает его от взятой в путь любви и отсылает Али в свой дом, чтобы «разрушить дом  его сердца». В том же самом доме Дервиш помещает книгу судьбы Али, где слова всё еще влажные, они пишутся чернилами рукой Али.
Дервиш просит, чтобы он прочитал и вспомнил, что несколько лет назад, необожжённые кирпичи где были письмена «Али»  и «МА», имеющая в виду Али и Махтаб, были положены порознь. Так Дервиш разъяснял для Али, почему он не смог создать союз с Махтаб. Поскольку в то время производитель уже взял кирпич Али и поместил его дальше, чем кирпичи Махтаб; и потому что Али все еще не Махтаб за ради неё самой, поэтому что его любовь еще не была лишена примесей.
«Когда же я с ней соединюсь? Ведь она за тридевять земель…
- Стольких земель нет на планете. Запад от Востока не так уж далёк. Твоя встреча с Махтаб – вопрос времени, а не расстояния.
- Так когда?
- Тогда, когда ты почувствуешь, что любишь Махтаб только ради неё самой… Тогда и соединись с ней! Тогда я сам обязательно дам тебе знать».

И когда время настаёт, дервиш действительно приходит к Али с вестью. Приблизительно через пятьдесят лет, однажды ночью дервиш идет к Али и сообщает, что на следующий день Али женится на Махтаб. Именно в тот же самый день  Махтаб убит при воздушном налете и оставляет мир как мученик, потому что «Махтаб всю жизнь любила, всю жизнь была чиста,  и вот погибла… Погибла мученической смертью… “Кого любишь, воздержись от того и умри как шахид…”»
Однако, мистическое присутствие Дервиша Мустафы не исчерпывается. Он сверхъестественно и внефизически присутствует на свадебной церемонии Хани и Халии, и уже замечен посреди удивления всех гостей, которые полагали, что
он, должно быть, умер несколько лет назад, но по желанию и просьбе Али Фаттаха,
дервиш появляется и произносит благословляющую речь на бракосочетании.
Кроме того, дервиш появляется на кладбище на внезапных и непредвиденных похоронах Али Фаттаха и препятствует его эксгумации  другие  брать действия эксгумации, поскольку дервиш полагал, что действительно Али Фаттах «завещал похоронить себя на участке шахидов и заслужил этого, исповедуя: “Кого любишь, воздержись от того и умри как шахид…”» Это - последнее присутствие Дервиша Мустафы в романе, где даже главный герой романа умер прежде него; тем не менее, он приезжает для того, чтобы сказать слова прощания своему ученик, Али Фаттаху, который любил и искал подлинную любвоь всю жизнь и продолжает искать после смерти.  Из других чудес, показанных дервишем Мустафой, его мистическим и гностическим поиском правды, можно обрисовать в общих чертах следующие:
Его предсказывать смерти Карима  («3. Я»). Ккогда Карим, кляня династию
Каджаров, не уступил дороги дервишу и отнесся непочтительно к нему:
«Дервиш Мустафа похлопал Карима по плечу и сказал:
- Во-первых, тот, кто невоспитан, явно не получил воспитания. Во-вторых, если невоспитанный не оживает до старости, сие удивительно…»
Поэтому Карим убит в молодом возрасте ударами кинжалов Каджаров.
«5. Я»: Похороны сына Фаттаха, когда змея появляется рядом с лестницей во время  поминального обеда и раздачи продуктов участникам похорон, никто не заметил змею, пока дервиша не предупредил Фаттаха об опасности её близкого присутствия.   

Кроме этих случаев, а также предсказания собственной  смерти  Фаттахом, есть другой
интересный пример сверхъестественных и метафизических событий. Когда Хани
и Халия мчатся к могиле Фаттаха, чтобы объвяить, что они похоронили Али по ошибке
(в неправильной могиле), они видят там немало семей, скорбящих у могилы Али. Они были теми, которых Фаттах поддерживал финансово каждый месяц и вместе с последним пособием, он отправил им сообщение, чтобы они пришли на его похороны на следующий день.
В подобной же могиле происходят удивительные явления, которые происходят
при похоронах воинов мучеников; явления, которые  не могли быть объяснены ни
научными терминами либо рационалистическими аргументы. Хани и Халия, которые пришли в крематорий кладбища Баге-Туги, чтобы идентифицировать тело
неизвестного мученика, замечают, что труп его все ещё свежиё, несмотря на десять лет
со времён войны, с  незначительными знаками распада, возникшими в в ту пору, когда убитый был перемещён из района боевых действий в морг.
« - А почём кило науки? Привозят шахида, которого нужно придать земле, а у него слюна во рту. А другой поднимается прямо с обмывочного топчана и обнимает собственного отца. – Обмывальщик подтвердил этот случай. – У нас даже есть фотографии! А вы говорите, по науке работать! Какая наука этому объяснение даст?»
Как упомянуто выше, главной темой романа «Её я» является любовь в контексте религиозной и мистической атмосферы. Сверхъестественное и метафизическое
в элементах красочно присутствует в каждом пункте романа.
По существу, этот порядок позволил Али Фаттаху, главному герою романа, восстать
от физической человеческая любовь к опыту любви за пределами границ тела и
физического мира, он нуждался в ассоциации некоторых частей веры и полагал, что это может оправдать его прохождение через определённые фазы.

Мистическая и сверхъестественная вера, которая появляется в каждом пункте  этого романа, обеспечивает  узкий путь, который устремляет и обращает физическую и материалистическая любовь – в любовь небесную и мистическую.
Присутствие такого характера, как  дервиш Мустафа и его мистическая и
гностическая философская школа очень эффективны при стимулировании веры в мистическое и сверхъестественное вера.
Кроме того, существование религиозного верования и идеологии в семье Фаттаха ещё один элемент, который обеспечивает подходящее основание для трансформации личности от   материалистической любви - мистической. Али, воспитанный в  религиозной семье через религиозные верования и обучение, имеет потенциал, чтобы сопровождать дервиш Мустафу и опыт настоящей и истинной любовь от тех же корней.
Главный содержанием, которое предаёт автор в развитии романа, является подлинная  любовь, остающаяся непреклонной и мощной, несмотря на вводящие в заблуждение страсти и физическое влечение. Человек, который вмещает такую любовь в сердце, занимает то же место, что и мученик, убитый в бою.  Истинные возлюбленные – мученики, какими являются Али и Махтаб.

Источники:
Реза Амир-Хани, (2007), «Её я», 14-ое издание. Тегеран, Soureh Mehr

http://www.labirint.ru/books/407336/
http://ermia.ir/Contents.aspx?id=945

Попов Евгений Александрович – автор сборников стихотворений «Птицы в городе» (1989), «Высокое небо» (2009), «Западновосточный ветер» (2013). Стихи публиковались в антологиях, сборниках, журналах. Живёт в Санкт-Петербурге.

Я создал мир, который так тяжёл.
Здесь высоко. И рядом облака.
Здесь женщина любимая за стол
Садится плавно, и рука легка.
Её звезда не гаснет на свету,
И всё, что с нею рядом – всё в цвету.

Там тень скользит, но что мне эта тень!
Есть линия, сквозная, как река.
– Ты, уходя, пожалуй, плащ надень,
Я зонт возьму, ведь впереди века.

***
Наливаются листья матёро,
Рядом звёзды качаются сочно.
Измеряется путь на озёра,
Измеряются жизни построчно.

Нас удача преследует редко,
Но когда повезёт – не пасуем.
В благодарность отведаем света
И закусим парным поцелуем.

Прочитаешь, посмотришь на сосны.
Как они золотятся гористо!
И миры влюблены и соосны.
А глаза твои серые мглисты.

***
На внешней стороне Луны
Любовники обнажены,
Нежны и вечности открыты
И даже укоренены.

Там пышут впадины теплом,
Вулканы кажутся котлом.
А всё, что выше – свет всевышний,
Он наполняет этот дом.

Играют звёздным пояском,
Как будто фиговым листком.
И ни одной детали лишней.
И дети явятся потом.

***
Горностай облака, смех глаз.
Шуршащая зелень, тень-клён…
Тело, рыбой выскальзывающее из одежд.
Звон кузнечика, нежный синицы теньк.

Позже – самолёт-стеклорез,
Ещё – автобуса душный гул.
Голова, набитая звоном надежд.
Это попутный ветер её надул.

* * *
Холодный хруст октябрьских яблок,
Замедленно листвы дыханье.
Не надо плакать, милый зяблик,
Ведь нам известно все заранее.

Смотри, как даль блестит под солнцем,
Сады при нас бредут стадами.
И пусть встречаемся мы реже,
Зато прекраснее свиданья.

Зато заботой не забиты,
Зато зверье нас не боится,
Зато мы в этом мире скрыты,
И с этим миром можем слиться.

***
Посмотрел в микроскоп Луны,
И увидел душу свою.
Никакая она со спины,
А глаза… Как в строю стою.

А в строю-то меня трясёт.
Я не чин в строю берегу.
Здесь никто на меня не орёт.
Всё начальство на том берегу.

А шуга-то в реке шуршит.
Разгулялась нынче шуга!
Кто там звёздной рекой спешит,
Кто там прыгает с берега?

Оглянулся, увидел Смерть,
Помахала она рукой
И опять ступила на твердь
И пошла за целью другой.

Я отвёл микроскоп Луны
И закрыл его облаком,
Посмотрел на квадрат стены,
Бухнул по столу кулаком.

За окном шелестит листва,
Спутник тихо меж звёзд скользит.
Беспокойно блестит трава.
И ребёнок с улыбкой спит.

***
И нежностью исходит сад бездонный,
Как звездолёт подрагивает сердце.
И соловей поёт во тьме бездомной.
От песни этой никуда не деться.

Прекрасное листвы прикосновенье,
И поворот реки первопрестольной…
Живое удивляет светлой тенью,
И ослепляет жалостью невольной.

***
Набирая высоту
И теряя красоту,
Хорошо играть на флейте,
Жизнь сверяя по листу.

И войдя в смертельный дым,
Не заметить измененья.
Только шёпот, только пенье.
Только свет от борозды.

***
И откровенно, и всесильно
Зима вломилась в город сонный.
И рухнул снег, и стало стильно,
И так особенно бездомно.

А тем, кто дома, так уютно,
А тем, кто в поле, даже страшно,
И шарит ветер взглядом мутным,
И двери стали будто кашлять.

И дворники снимают пену.
Её становится всё больше.
И дом уж в пене по колено,
И смотрит женщина всё строже.

Судьба ребёнка в вашей воле.
Ребёнок спит туманным утром.
И он пока что на престоле.
Его лицо пока бездумно.

Колонны белые пространства
Забылись в лексике моторной.
В снегах буксует серый транспорт,
Как будто в классике снотворной.

***
Поглажу вал девятый. И десятый.
И крепостной поглажу, чтоб затих.
Они угрюмы и шероховаты,
Но, как собак, я понимаю их.

***
Священное правло лежать на диване,
Лежать на перине, на пляже, на даме.
На туче, качаясь, лежать на боку,
И Штольца послать добродушным ку-ку.

***
Из малого ковша Медведицы
Напиться ключевой воды.
С Медведицей глазами встретиться,
Увидеть зелень и сады.

Глядит вселенная, как матушка,
Так ласково глядит, без зла.
Она, завёрнутая в ракушку,
На кромку берега вползла.

Позванивают звёзды льдинками,
Вздыхает чёрная дыра…
Какими тихими картинками
Я занят был ещё вчера!

*  *  *

Непредсказуем звёздный путь,
непредсказуемо сверканье
основ у бездны: не свернуть
от предначертанного бранью –
совместностью языковых вериг
под маской тонкого злословья…

Кто в жизни многое постиг,
тот принимает всё с любовью
непререкаемых заслуг,
стремящихся за грань былого…

Как упоителен досуг
в разборе кажущего слова,
определенного судьбой,
как явь ли, истина в квадрате…

Когда становишься собой
и звёздный путь рисует даты…

Евгений ВЕРБИЦКИЙ
19.11.2013    Констанц

А. П. Андрюшкин (Санкт-Петербург)

Иранский роман: между интроспективной прозой и реализмом с элементами религиозности (на примере романа Р. Амир-Хани «Ее я»).

Предложенные два аналитических полюса («интроспективная проза» и «реализм с элементами религиозности») ни в коей мере не претендуют на то чтобы отразить все многообразие современных иранских романов, которые также часто классифицируют и другими способами, например, по тематике: романы о войне (Ахмад Дехган), о деревенской жизни (Мухмуд Дулат-Абади), романы политические, романтические (о любви), романы о юношестве и для юношества и т.д. Можно классифицировать прозу также в соответствии с тем, насколько интенсивно ее авторы используют формальный эксперимент, и до определенной степени это деление совпадает с тем, которое нами взято за основу, т.е. авторы, пишущие интроспективную прозу, одновременно (но не всегда) применяют модернистские и постмодернистские приемы; полного совпадения здесь нет.
Далее будет, в основном, проанализирован роман «Ее я» («Ман-э у», 1999) современного иранского прозаика Резы Амир-Хани (р. 1973 г.), однако нужно заметить, что сама техника интроспективной прозы довольно распространена, и в литературоведении часто применяют этот термин, причем не только в отношении иранской литературы, но и, например, при анализе арабской прозы.[1] Если говорить об иранском рассказе и обратиться к недавно изданной на русском языке книге «Современная иранская проза. Антология иранского рассказа», В 2-х тт., «Петербургское востоковедение», 2010, то и здесь в числе 21 автора, представленного в антологии, немалое число тех, кто применяет подходы, свойственные интроспективной прозе, например, Маниже Джанкули, Ахмад Гулами, Самира Асланпур, Захра Заварийан, Ваджхие Али Акбари Самани, Фируз Занузи Джалали, Разийе Туджжар.
Д.Х. Дорри в своей докторской диссертации также говорит о широком применении метода «интроспекции» такими, например, прохаиками как Хушенг Гольшири, Исмаил Фасих, Махмуд Киянуш, Шахрнуш Парсипур, Аббас Маруфи.[2]
Отметим, например, творчество писательницы Маниже Джанкули, чье крупное произведение называется «В поисках меня» - уже само это название романа указывает на жанр интроспективной прозы. К этому же типу прозы относится и ее включенный в антологию рассказ «Чуждая» , о том, как пожилая женщина готовится к поминкам по своему сыну-шахиду. Имя женщины в рассказе не названо, и, фактически, мы могли бы назвать ее «кто-то»; отчасти поэтому заглавие рассказа – «Чуждая».[3] Так сказать, «напрямую» писательница о героине нам ничего не сообщает, и мы узнаем что-то о ней только из тех мыслей, которые возникают в ее сознании, и из тех действий, которые она совершает на протяжении рассказа. В зачине рассказа автор довольно жестко привязывает повествование к окружающему миру: «Пожилая женщина бросила взгляд на часы. Было десять часов утра. У нее совсем закоченели руки – еще бы: вымыть пятнадцать килограммов фруктов, и притом холодной водой!» Последняя фраза, фактически, уже погружает нас в поток сознания этой женщины. Продолжая хлопоты приготовлений к поминкам, она волнуется насчет того, как удастся провести сегодняшний вечер, прикидывает, сколько придет гостей и хватит ли приборов, вспоминает, что было «не так» на прошлогодних поминках. Параллельно она наблюдает в окно за соседями, у которых в доме также готовится какая-то церемония, а самое главное, глядя на фотографию погибшего 18 лет назад сына, ведет с ним постоянный диалог.
Затем автор возвращает героиню и нас к реальности: «От звонка телефона она пришла в себя». К этому времени мы прочли больше половины, почти две трети рассказа. Героине звонит та женщина, которая должна вести поминальное собрание, но она предупреждает, что не сможет прийти. Волнение героини усиливается, но вскоре и идет на спад, так как ей пришло в голову: «Бог милостив! В конце концов, женщины сами разберутся, как вести собрание».
В финале рассказа мы узнаем, что на поминальную церемонию не пришел вообще никто, потому что у соседей героини – свадьба, и те, кого она пригласила на поминки, были одновременно приглашены на свадьбу и не смогли отказаться. Обращаясь к фотографии сына, женщина говорит: «Какая разница… Я буду думать, что это твоя свадьба! Будто все они пришли к тебе…»
Таков этот короткий, но емкий рассказ. Кстати, следует отметить, что интроспективная проза нередко связана именно с исследованием темы смерти, в частности, гибели на войне. В египетском романе даже своеобразным «штампом» стал уход героев в самоуглубленные размышления в связи с мыслями об арабо-израильских войнах и о тех, кто погиб в этих войнах. В иракской литературе такой отправной точкой для интроспекции часто служит смерть родных и близких в результате американских бомбардировок и вторжения. Иными словами, использование техники интроспективной прозы не означает эксперимент ради эксперимента. И, хотя влияние западного модернизма и постмодернизма присутствует, но скорее в области формы, в содержании же своем интроспективная иранская и арабская проза тяготеет к темам традиции и трагических конфликтов между культурами.
Теперь суммируем содержание романа «Ее я» Резы Амир-Хани, в котором весьма драматично проявилась борьба двух рассматриваемых подходов или двух типов письма, а именно: реалистическое ли это повествование (с элементами религиозности) или роман интроспективный, постмодернистский?
Роман «Ее я» это роман о долгой, длиной в целую жизнь, но «взаимно неразделенной» любви между Али Фаттахом («я») и Махтаб («она»). Действие начинается в 30-е годы ХХ века, в Тегеране, когда герои еще школьники, а заканчивается в 80-90-е годы, в Тегеране же. Хотя герой (повествователь) называет себя «ее я», он так и не смог стать мужем героини, в основном, из-за разницы семейных традиций, которые реалистически показаны в серии глав «я». В романе два ряда глав, о принципиальном несходстве которых заявляет сам повествователь: главы серии «я» и главы серии «она». Эти главы чередуются: «1. Я», затем «1. Она»; «2. Я», «2. Она» и т.д. И если главы серии «я» написаны в традиционно-реалистической манере с соблюдением хронологии, то главы серии «она» содержат весь арсенал средств как интроспективного романа, так и вообще прозы постмодернистской и модернистской. Тут и углубленный самоанализ, и прыжки во времени и в пространстве (Париж – Тегеран), и эксперименты повторов почти одних и тех же фраз на многих страницах, и пустые страницы, и фантастические, гротескно нереальные персонажи и т.д.
И все-таки, «победа» (если так можно выразиться) остается за реалистическим пластом повествования, а достигается она смелым введением религиозной темы. В связи с этим, кстати, придется объяснить, почему мы говорим не просто о реализме как о течении, противостоящем течению интроспективной прозы, но о «реализме с элементами религиозности». Но вначале – о финале этого романа, который пользуется в Иране большой популярностью, в том числе среди молодых читателей, и выдержал уже ряд переизданий. Автор романа, несмотря на молодость, несколько лет являлся Президентом Иранского национального Пен-центра; может быть, отчасти благодаря широкой популярности романа «Ее я» он и был выбран на эту должность. На протяжении романа герой и героиня слышали и сами повторяли суфийскую фразу: «от того, кого любишь, откажись и умри как шахид». Их любовь, как уже было сказано, ни к чему не привела; они отказались друг от друга. Уже в старости героиня погибает при ракетном обстреле иракцами Тегерана, а герой через несколько лет также решает умереть как шахид и живым ложится в гроб при перезахоронении останков шахидов из фронтовых братских могил на тегеранское кладбище. Каким образом ему удалось обмануть могильщиков, остается загадкой. Некоторые из действующих лиц романа требуют провести эксгумацию Али Фаттаха, но их останавливает то ли реальное, то ли кажущееся явление местночтимого святого – дервиша Мустафы. На этом роман заканчивается.
Финальная глава все-таки принадлежит к серии глав «я», а не «она», т.е. к серии глав реалистических. После главы «11. Я» Идет глава «11. Она», а затем финальная глава «Ее я» («Ман-э у»). И здесь, наконец, уместно сказать об элементах религиозности в реализме современной иранской прозы.
То, что современная жизнь в Иране неотделима от религии, не нуждается в особых доказательствах: это проявляется и в привязке официальных праздников к религиозному календарю, и в заметном присутствии духовенства как во властных структурах, так и просто на телеэкранах и на городских улицах, наконец, в массовом участии народа в шиитских обрядах. Писатель, не отражающий эту реальность, не был бы реалистом; причем было бы поверхностным и даже высокомерным относиться к этой реальности как к маловажной декорации. Настоящий писатель-реалист идет дальше и за оболочкой религии видит ее суть, а именно, главенство духовного над материальным.
Такой прозы в Иране немного, как и авторов, успешно создающих ее, потому что требуется особый такт, аккуратность и в то же время глубина повествования там, где описывается чудо или то, что граничит с чудом, имеет сходство с чудом по ряду существенных признаков.
Среди произведений, удачно описывающих такие граничащие с чудом явления, можно упомянуть короткий роман Мухаммада-Казема Мазинани «Осень в поезде» («Паииз дар катар», 2005, опубликован в журнале «Иностранная литература», № 5, 2010), а также роман Али Моаззени «Воплощение» («Зохур», 1999, объявлен «Романом года» в области литературы о войне в 1999 г.). Этот роман также переведен на русский и, можно надеяться, скоро увидит свет. Для анализа этих произведений сейчас, однако, нет возможности, но скажем лишь то, что этот подход все-таки довольно резко отличается от подхода интроспективного и формально-экспериментаторского. Ведь там, где по прихоти автора можно свободно переноситься из одного времени в другое, из страны в страну, из реальности в фантазию, там всякий разговор о чудесном или даже просто о духовном и материальном теряет смысл. Однако мы не хотим и выносить оценок, объявляя, что один подход «лучше», а другой «хуже», или что один «побеждает», а другой «сходит на нет».
Для примера тех литературных явлений, которые могут подтолкнуть к поспешным суждениям, мы процитируем уже упоминавшуюся статью 2008 года блестящего знатока египетской литературы В. Н. Кирпиченко, которая написала: «Если подвести некоторые итоги происходившего в египетском романе в первые несколько лет XXI века, то можно отметить рост интереса со стороны молодых, начинающих писателей к эпическому, реалистическому повествованию, отображающему состояние египетского общества в целом, и отход на второй план интроспективного романа, анализирующего внутренний мир отчужденного или сознательно отчуждающего себя от общества героя».[4]
Как видим, в приведенной цитате говорится всего лишь о «некоторых итогах» произошедшего всего лишь за «несколько лет», т.е. каких-то далеко идущих выводов делать не нужно. Тем более, что незадолго до этого в книге, опубликованной в 2003 г., соавтором которой также являлась В. Н. Кирпиченко, было сделано немного другое обобщение по поводу египетской литературы, а именно, в последней, V  главе книги, посвященной новейшей египетской литературе, говорилось, что интроспективная и формально экспериментаторская арабская проза возрождает средневековые литературные подходы и свидетельствует об «обретении свободы от канона прямого повествования».[5] Далее было сказано, что современный египетский писатель нередко хочет вводить в свою прозу игру слов, анекдоты, «хикайи», пословицы, мудрые изречения «хикма», иногда стихи и т.д. – и все это является ничем иным как возвратом к свободной традиции классической арабской словесности.
Итак, подытожим сказанное. По-видимому, художественная литература невозможна без элемента трансцендентности или, выражаясь иными терминами, преодоления материалистической реальности. Прибегнув к каламбуру, можно сказать, что было бы не только скучно, но и бессмысленно создавать вымысел (т.е. художественную литературу) без фантастического. Но этот элемент «сверх-реальности» может быть разным: он может проявляться и в принципиально нереалистической нацеленности повествования, шагом к чему является интроспективный роман (развивающийся, как уже было сказано, отчасти под влиянием западного постмодернизма), но может проявляться в здоровом наличии религиозного элемента в крепкой реалистической прозе.
В современном иранском романе борются и сосуществуют оба эти подхода. Примером же такой борьбы, а, возможно, удачного синтеза обоих подходов является роман «Ее я» Резы Амир-Хани.

Об авторе:

АЛЕКСАНДР ПАВЛОВИЧ АНДРЮШКИН
[р. 1960].
Переводчик с фарси.
Один из авторов перевода романа Три взгляда на человека, пришедшего из неведомого Надера Эбрахими (журнал «Четки», № 2, 3, 4, 2009), автор перевода повести На ковроткацкой фабрике Хушанга Муради Кермани, сборника Солнце веры четырнадцати современных исфаганских авторов, повести Осень в поезде и романа Последний падишах Мухаммада-Казема Мазинани (журнал «Иностранная литература», № 5, 2010, № 9, 2012), романа Исмаил Амира-Хосейна Фарди (М., издательство «Исток», 2010), романа Отношения в иранском стиле Али Моаззени (журнал «Четки», №1-2, 3, 2011).
Живет в Санкт-Петербурге, адрес: 193230, а/я 24, т.8-911-2935429, 8-812-651-82-78, эл. почта: svetochspb@mail.ru

                   О Резе Амире-Хани:

РЕЗА АМИР-ХАНИ
[р. 1973]. Современный иранский прозаик, автор романов «Эрмия» (1995), «Её я» (1999), «Без отечества» (2010), «Гейдар» (2011), сборников рассказов, очерков и публицистики. С 2003 по 2007 г. являлся Президентом Иранского Пен-центра. Роман «Её я» стал одной из самых читаемых книг в современном Иране, выдержав более десяти переизданий.

Опубликовано в 2012 г. в журнале «Караван» (Москва) № 16, октябрь 2012
__________________________________________

1. См., напр.: В. Н. Кирпиченко. Новые явления в египетском романе начала XXI века // Восхваление: Исааку Моисеевичу Фильштинскому посвящается… М., 2008, с. 443 и др.
2. Д. Х. Дорри. Становление и развитие современной прозы Ирана. АДД. СПб., 2000, с. 37 и др.
3. Джанкули Маниже. Чуждая. Рассказ. Пер. В.Б. Иванова // Современная иранская проза. Антология иранского рассказа. В 2-тт., СПб., 2010, т. 1., с. 54.
4. В. Н. Кирпиченко. Указ соч., с. 443.
5. В. Н. Кирпиченко, В. В. Сафронов. История египетской литературы XIX – XX вв. В 2-х томах.. Том 2. Литература второй половины ХХ в. М., 2003, с. 209.

Александр Темников

ДЕТИ КОСМОСА  или  ПЕСНЬ ВРЕМЁН                   

Законы Времени, Природы
В далеком будущем Земли
Подвластны будут для народа
За исключением Любви.

В конце звучания всех Песен
И Свадебных колоколов
Для Правды мир наш будет тесен,
За нераскаянность – суров!

Мы в этом времени – танцоры
На колком поле бытия…
Среди космических просторов
Тропа у каждого своя!

ЧТО ПУТЬ?.. 

Не виден путь: в мечтах намечен он.
С годами всё отчётливее ясность;
То исподволь ведёт, то на рожон,
Не так и важно, – только б не напрасно.

Что путь? Прямая или кривизна
Блужданья к точке, к вожделенной цели,
Которая – судьба, волшебный знак
Быть вровень монументам Церетели?..

Всё проще. Путь туда, где виден свет
Свечи конечной или глаз горящих
С планеты Счастья, где несчастных нет,
И свет – спасенье на него летящих.

ДВУХМЕРНОСТЬ       

Природа позаботилась о нас:
Зима врасплох нас, как всегда, застала,
Чтоб человек творцом в весенний час
Проснуться мог, предчувствуя Начало.

В замёрзших ветках разглядеть цветы,
В безмолвье ледяном услышать трели.
И почками одетые кусты
Вновь приютить в оттаявшей постели.

Раскрашивал Этьен де Силуэтт
Природы профиль чёрно-белым цветом,
Двухмерностью выписывая след
Для любованья формой в мире этом.

ЛУЧ И МУДРОСТЬ

Луч солнца внезапно нагрянул в окно.
Проснулось высокое утро.
Очнулось искусственное волокно –
Связь выдала новую мудрость.

И мудрость, лелея своё торжество,
(А утро и дня мудренее),
Сияла и в бронзу одела его,
В надежде, что зазеленеет.

Не зря ли проделан из прошлого путь,
Узнать им скорей интересно.
Луч  мыслил к кому-то в окно заглянуть,
Она же куда – неизвестно.

МЕЧТА ХУДОЖНИКА

Из подручных мелков картину –
Просто женщину – сотворю.
Не Великую Катерину,
А придуманную, свою.

Не фигуриста? Дело вкуса.
Не путана, не баобаб.
Сам поверю, не даст искуса
Мужикам без ума от баб.

Будет в меру рябой, худущей
В тех, сокрытых от глаз местах;
Не кричащей и кровь не пьющей
За проступки-глотки в делах.

Нос-картошка, не платье – роба.
Не эдемный пейзаж, а быт.
Напиши такую, попробуй, –
Чтоб за душу её любить?!

НАШ МИГ – ИГРА

Наш миг – игра. Не это ли всерьёз!?
Нет ничего серьёзнее игры.
Партнёры мы (комар, не суйте нос)
Из повзрослевшей рано детворы.

Не проиграть, не выиграть – наш старт,
Бежать к себе, считая этажи.
Не выиграть, не проиграть, а – жить!
Испытывая подлинный азарт.

Наш миг – игра на всю копейку – жизнь!
В обиде не швырнём игральных карт,
Не зачехлим в пенал карандаши,
Не разбазарим свой нехитрый скарб.

Не оторвать – игра на интерес.
Серьёзно шутим, оставаясь в снах.
Ведь в каждой шутке доля шутки есть,
Как пятый угол в четырёх стенах.

С листа играем, часто на авось.
И в тексте все известны нам слова.
В игре мы настоящие насквозь,
А в жизни – фальши отданы права.

Мы от игры смертельно устаём,
И от неё же набираем сил.
Завидуем играющим вдвоём
Хоть в кратере на краешке Курил.

Некоторые итоги второй конференции по Вневизму

Для чего нужно было созывать в Доме писателя масштабную конференцию "Вневизм и диалог с восточной традицией", если само вне-направление вневизм как айсберг, лишь частично проявлено в мире идей в материи и никогда не может быть заковано в твёрдые рамки теории? Не поддающийся чёткому определению, как "дао", вневизм - потусторонность здесь, мечты человечества в яви культуры - так можно было бы охарактеризовать внутреннюю концепцию форума, посвящённую Востоку, точнее кое-чему из того, что Восток очень долго аккумулировал из самых разных источников и чем щедро делится с нами Китай, Индия, Япония, Иран, Тибет. Конечно, при нашей способности к диалогу. Это первый аспект конференции. Второй - стремление жить в столице идей, подспудное пребывание вечном потоке энергии мысли, преображённой в слово. Мне показалось, что лица выступавших и слушателей были озарены этим чувством причастности к методологии "нового" мышления вневизма, противостоящего позитивизму и его производной - постмодерну. Диалектика вестности проходит сквозь нас, и крупицы потусторонности оседают на ресницах дня и ночи. Собственно, форум вневизма, ставящий проблемы жизни и смерти произведений писателя – не случайно он снова проводился в расцвете Скорпионе – если не структурировал наше понимание Времени и ощущение себя вне хаоса официозных писательских структур – то дал путь к “шестому чувству” (Н. Гумилёв) идеи красоты, изгоняемой из литературы под самыми разными предлогами. Диалог культур продолжается, и это единственный диалог, который не требует от человечества жертв и отречения от своего “я”, ибо вечен свет из глубин,  присутствующий в нас.

Алексей Филимонов