"Вот бы и преподавал то таинственнейшее и изысканнейшее, что он, один из десяти тысяч, ста тысяч, быть может даже миллиона людей, мог преподавать: например - многопланность мышления: смотришь на человека и видишь его так хрустально ясно, словно сам только-что выдул его, а вместе с тем нисколько ясности не мешая, замечаешь побочную мелочь - как похожа тень телефонной трубки на огромного, слегка подмятого муравья и (все это одновременно) загибается третья мысль - воспоминание о каком-нибудь солнечном вечере на русском полустанке, т. е. о чем-то неимеющем никакого разумного отношения к разговору, который ведешь, обегая снаружи каждое свое слово, а снутри - каждое слово собеседника. Или: пронзительную жалость - к жестянке на пустыре, к затоптанной в грязь папиросной картинке из серии "национальные костюмы", к случайному бедному слову, которое повторяет добрый, слабый, любящий человек, получивший зря нагоняй, - ко всему сору жизни, который путем мгновенной алхимической перегонки, королевского опыта, становится чем-то драгоценным и вечным. Или еще: постоянное чувство, что наши здешние дни только карманные деньги, гроши, звякающие в темноте, а что где-то есть капитал, с коего надо уметь при жизни получать проценты в виде снов, слез счастья, далеких гор. Всему этому и многому еще другому (начиная с очень редкого и мучительного, так называемого чувства звездного неба, упомянутого, кажется, только в одном научном труде, паркеровском "Путешествии Духа", - и кончая профессиональными тонкостями в области художественной литературы) он мог учить, и хорошо учить, желающих..."
В.Набоков, "Дар"