Спросонок вижу манускрипт,
Страницам выцветшим внимаю.
Проснусь - и ветхий том погиб,
Засну - и книгу потеряю.

На зыби дремы в полусне
Вожу по строкам пальцам сонным,
И литеры уже во мне
Возводят храм мечтам бездонным.

Готичен шрифт и всадник ал,
Он победил единорога,
Откуда сон его воззвал -
Пойму, прочтя ещё немного.

Но чей-то окрик кожу рвет
Разбуженного фолианта,
И пеплом прожитых высот
Летят слова, где жизнь распята.

Набоков сжигает "Лолиту"

Огонь разгорелся в печурке
И тени судьбы на стене:
Набоков сжигает дочурку -
"Лолиту" в загадочном сне.

Как Гоголь, как Мастер, как гений,
Шедевр человеческих сил.
И пламень в надмирном биенье
Нимфетку почти охватил.

Но Вера не дремлет, и с верой
В грядущую славу над ним,
Отводит рукой сокровенной
От мужа пророческий дым.

И Гоголь молчит, и Булгаков,
В бессмертье свое углубясь.
В раю прошептали: - Однако,
Набоков средь нас, не таясь!

Путём духа

Нет, спать - пока сирены синевы
Не увлекли в лазоревую вечность,
На остров, что клубится в честь Москвы,
Оплакивая нежную беспечность
В ничто ступающих под влагой октября,
А лайнер кажется им птицей не отсюда,
Внезапно вынырнув из тучи, уходя
От острова безбрежности и чуда.
И снится засыпающим полёт,
Где в дрёме подступает проводница,
И предлагает неба синий лёд,
Покуда пьёт бессонный воздух птица.

Пекин - Москва

Средь веток облетающих - звезда:
Нам светит чье-то солнце в чреве мрака,
И песен гул немотствует, сюда
Прорвавшись за ресницы зодиака.

И пеплом серебристым по воде
Разносится мелодия, глубинна,
И, хрупким льдом объята кое-где,
Лучится здесь и в небе двуедино.

Что композитор мыслил передать,
Кому слагал поэт в безумье стансы?
Раскрыта белоснежная тетрадь
Аккордов и нездешнего романса.

О майя! Пелена
Из многих оболочек.
Накидка - письмена,
Другая - конус ночи,
Колпак из забытья
На бархатной бумаги
Со скважинами для
Неодолимой тяги.
Лишь в звезды загляну -
Посыпется смиренье,
Во сне ещё одну
Отброшу в исцеленье
От морока тревог
Завесу из сирени,
И лепестками бог
Запорошит ступени.

На марше

Саднит запекшаяся ранка -
кровоточащая гортань
стихов алкает спозаранку,
чтоб размочить внахлест букварь.

И буквы выстроить пред стужей,
как заключенных на парад,
мой стих надтреснут и контужен,
глаголов ощетинив ряд.

Нам брать Бастилию на марше,
небытие, Берлин, звезду -
глотаем горний дух бесстрашно
в постели каясь во бреду.

И на рассвете строить роту -
кто уцелел, кого уж нет,
стихи похожи на пехоту
на тёмном марше снов и лет.

Прореха

В огромном городе каком -
Москве, Париже иль Пекине
Вдруг прорастает языком
Ещё не сказанное имя?

Торопится от неба звук
Заполнить тёмное убранство,
От небоскрёбов до лачуг
Вложить в безмолвье отвук братства.

Что все едины города
От подземелия Плутона
До выхода за те врата,
Где сны свободны от закона.

Там не помечены тавром
Ни паства, ни дракон неспешный,
Ворочающийся над костром
На углях вечности безгрешной.

Топомимика

Я заблудился в переулке
домов, утративших названья.
Сквозные перекрёстки гулки
и в паволоке серой  зданья.

Где Колокольный, тут Кузнечный?
Едва ли вспомнит сфинкс двуликий,
и только память окон встречных
хранит обмолвленности блики.

И по кварталам сновидений
роится нечто, преступая
порог, где отпечаток теней
готичен, слов не сознавая.

Но нет заблудших в Петропаде,
нет сирых, вечных и бездонных.
Трамвай рыдает в снегопаде,
бросая ворох звёзд калёных.

Ночной рейс

Рекламы витражей и миражей
Переливаются под облаками,
Отсвечивая в тоннах этажей,
И мы огней касаемся руками,

В маршрутке проплывая в полусне
На Хельсинки, через барьер бездонный.
Огни мерцают, брызгают, и мне
На волю хочется в тоске бензольной.

В безмолвье оплывает Петербург,
Ему не сотни лет - тысячелетья.
На вираже слепом сквозь сон - испуг
У спутников исторгнет междометья.

14-15 января 2014 г.

Только не спи - и увидишь закаты,
Не засыпай - и прозреешь рассветы.
Есть ли что в жизни твоей небогатой
Красочней древней мистерии этой?

Солнце опишет тебя полукругом
И зарифмует лазоревой бездной,
Звёзды сойдутся в спиральную вьюгу,
Соединив ледяное с телесным.

До воплощения в сне предрассветном,
Там, восхищаемы светом заката,
Люди оставят стихи и предметы
И через солнце уйдут без возврата.

Набокограль

Набокоград - грааль прозренья,
Сосуд для перегонки снов
В изнанку ночи и творенье
Стиха шести материков.

И серафимом баснокрылым
Чело закрыто до поры.
Там дремлют ветхие могилы -
Над Оредежью, где костры

Возносят медленное пламя
И бледный клёкот тишины,
Бездонность говорит стихами,
Где тени снов обожжены.

Что-то длится

В мире что-то творится -
На границе стихов
Вижу тонкие лица,
Новизну облаков,

Взор оттуда, рассеян
На торцах площадей,
Безымянные звери
Заслоняют людей,

Слыша в паузе звуки,
Что заронит в кристалл
Ангел снов и разлуки,
Позабыв пьедестал.

Стекловидного храма
Иней грезит в былом,
Умножая рекламу
Запредельным огнём.

Стих вложен в сон,
Незримо в оболочку
Впускает дрёма,
Веки затворив,
На сцене появляется
Не строчка,
Но властный зов,
Бездонности мотив.

Когда плотней
Душа закроет ставни
От бытия,
Царящего вокруг,
То явится сей ангел,
Неприкаян,
Сквозное бытие
Творящий дух.

Тогда решай -
Победа иль забвенье,
Прозренье здесь -
Иль воскрешенье там,
Проснись, у сна отторгни
Вдохновенье,
Доверь его
Бумаге и векам.

Еще клубится стих,
Превозмогая
Рождение
В беззвучной пелене,
Сюда перенесён
На крыльях рая
И бабочкой
Трепещет в полусне.

Город-отсвет

Свет, отражённый огнем пирамиды,
Город не спящий во сне озарит.
Синим лучом панорамные виды
Башня хрустальная остекленит.

Блеск приглушённый, изменчиво серый,
Зеленоватый, сиреневый, где
Сходятся мысли во тьме отрешённой,
Влажно мерцая на сонной воде.

Отсвет неоновый в дебрях рекламы,
Полис предстанет на стылой заре -
Потусторонний, неспешный, упрямый,
Тени застыли в его янтаре.

В дрёме сомнамбулой бредит алхимик,
Грезит под колбою синий цветок,
Бездна, слепящая тьмой, анонимна,
Буквы роятся меж нотами строк.