"Колыбель качается над бездной. Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь - только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, в которой летим со скоростью четырех тысяч пятисот ударов сердца в час. Я знавал, впрочем, чувствительного юношу, страдавшего хронофобией и в отношении к безграничному прошлому. С томлением, прямо паническим, просматривая домашнего производства фильм, снятый за месяц до его рождения, он видел совершенно знакомый мир, ту же обстановку, тех же людей, но сознавал, что его-то в этом мире нет вовсе, что никто его отсутствия не замечает и по нем не горюет". ("Другие берега", В.Набоков)
Санкт-Петербург, Большая Морская, дом 47.
Именно в этом особняке, в 1899 году родился Владимир Набоков, и провел здесь первые 18 лет своей жизни.
"Я родился 10-го апреля 1899-го года по старому стилю в Петербурге; брат мой Сергей родился там же, 28-го февраля следующего года. При переходе нашем в отрочество, англичанок и француженок постепенно стали вытеснять отечественные воспитатели и репетиторы, причем, нанимая их, отец как будто следовал остроумному плану выбирать каждый раз представителя другого сословия или племени". ("Другие берега", В. Набоков)
Как вспоминает Набоков в "Других берегах", каждый год в Рождество « … гигантская елка касалась своей нежной звездой высокого, бледно-зелёными облаками расписанного потолка в одной из нижних зал нашего дома …».
Потолок Зеленой гостиной был закрашен, после перепланировки в советское время. В 2000 году при пробной расчистке потолка обнаружилось, что роспись сохранилась. В 2008 году Факультет филологии и искусств начал плановую реставрацию помещения и росписи плафона потолка. Очевидно, что потолок был украшен богатой росписью, содержащей кроме облаков, изображение ласточки и гирлянду из листьев.
Однажды мы под вечер оба
стояли на старом мосту.
Скажи мне, спросил я, до гроба
запомнишь - вон ласточку ту?
И ты отвечала: еще бы!
И как мы заплакали оба,
как вскрикнула жизнь на лету...
До завтра, навеки, до гроба, –
однажды, на старом мосту...
(стихотворение из романа"Дар", которое сам Набоков особенно любил и выбрал его для чтения в документальном фильме со своим участием).
НАБОКОВ - ЛАСТОЧКА?
Запомнишь вон ласточку ту?
Ф.Годунов-Чердынцев. «Дар»
Над вечереющим прудом...
А.Фет. «Ласточки»
Он вспомнил Фета над прудом -
в крылах мелькнувших различая
мерцавшей клинописи дом -
Египта слово - иль Китая?
И в клюве веточка - венок -
в гнездо крылатому поэту.
Запомни ласточку, как Бог
тебе помог запомнить эту...
Алексей Филимонов
Вензель над подъездом во дворе дома Набокова на Большой Морской 47.
«Позвольте представиться, - сказал попутчик мой без улыбки, - моя фамилия N.». Мы разговорились. Незаметно пролетела дорожная ночь. «Так-то, сударь», - закончил он со вздохом. За окном вагона уже дымился ненастный день, мелькали печальные перелески, белело небо над каким-то пригородом, там и сям еще горели, или уже зажглись, окна в отдельных домах… Вот звон путеводной ноты. (Из предисловия В. Набокова к "Другим берегам")
Тенишевское училище, в котором учился В.Набоков
"Мне было одиннадцать лет, когда отец решил, что получаемое мною домашнее образование может с пользой пополняться школой. В январе 1911-го года я поступил в третий семестр Тенишевского Училища: семестров было всего шестнадцать, так что третий соответствовал первой половине второго класса гимназии". ("Другие берега", В. Набоков)
Двор Тенишевского училища (ныне Театральная академия). Под аркой во дворе сидел во время перемен герой романа "Защита Лужина"
Фотография сделана 22 августа 2011года.
"Через дверное стекло, между чугунных лучей звездообразной решетки, он увидел, как отец вдруг снял перчатку, быстро попрощался с воспитателем и исчез под воротами. Только тогда он выполз опять и, осторожно обходя игравших, пробрался налево, под арку, где были сложены дрова. Там, подняв воротник, он сел на поленья.
Так он просидел около двухсот пятидесяти больших перемен, до того года, когда он был увезен за границу. Иногда воспитатель неожиданно появлялся из-за угла. "Что ж ты, Лужин, все сидишь кучей? Побегал бы с товарищами". Лужин вставал с дров, выходил из-под арки в четырехугольный задний двор, делал несколько шагов, стараясь найти точку, равноотстоящую от тех трех его одноклассников, которые бывали особенно свирепы в этот час, шарахался от мяча, пущенного чьим-то звучным пинком, и, удостоверившись, что воспитатель далеко, возвращался к дровам. Он избрал это место в первый же день, в тот темный день, когда он почувствовал вокруг себя такую ненависть, такое глумливое любопытство, что глаза сами собой наливались горячей мутью, и все то, на что он глядел,-- по проклятой необходимости смотреть на что-нибудь,-- подвергалось замысловатым оптическим метаморфозам". ("Защита Лужина", В,. Набоков)
ТЕНИШЕВЕЦ
Под аркой сложены дрова*,
и Лужин-младший, позабытый,
старается не быть, едва
определённостью прикрытый.
Вверху - зияет новый свод, -
под аркою приотворённой
игра средь огненных высот,
в Ночи, ещё не покорённой.
И прорастает бездной двор,
и зайчик солнечный, моргая,
перешатнулся на забор,
между теней изнемогая…
*В.Набоков, Ut pictura poesis – Поэзия как живопись.
Алексей Филимонов
Фурштатская 48, дом юношеской любви Набокова Валентины Шульгиной, она же Тамара в "Других берегах".
"Я впервые увидел Тамару - выбираю ей псевдоним, окрашенный в цветочные тона ее настоящего имени,- когда ей было пятнадцать лет, а мне шестнадцать.
Сквозь тщательно протертые стекла времени ее красота все так же близко и жарко горит, как горела бывало. Она была небольшого роста, с легкой склонностью к полноте, что, благодаря гибкости стана да тонким щиколоткам, не только не нарушало, но напротив подчеркивало ее живость и грацию. Примесью татарской или черкесской крови объяснялся, вероятно, особый разрез ее веселых, черных глаз и рдяная смуглота щек. Ее профиль на свет был обрисован тем драгоценным пушком, которым подернуты плоды фруктовых деревьев миндальной группы. Ее очаровательная шея 'была всегда обнажена, даже зимой,- каким-то образом она добилась разрешения не носить воротничка, который полагалось носить гимназисткам. У нее были всякие неожиданные прибаутки и огромный запас второстепенных стихов,- тут были и Жадовская, и Виктор Гофман, и К. P., и Мережковский, и Мазуркевич, и Бог знает еще какие дамы и мужчины, на слова которых писались романсы, вроде "Ваш уголок я убрала цветами" или "Христос воскрес, поют во храме". ("Другие берега", В. Набоков)
Фурштатская 9, дом жены Набокова Веры Набоковой (Слоним).
"08 мая 1923 года на костюмированном балу Владимир танцевал со стройной девушкой в полумаске. "Кто вы, таинственная незнакомка?" Володя лукавил: он сразу же узнал ее по нежному изгибу шеи и огромным иудейским глазам, которые не смогла скрыть маска. Он встречал девушку в издательстве "Орбис", куда заходил по делам.
Это была Вера Слоним, дочь местного издателя из России. Ее отец Евсей Слоним изучал право в Петербурге, однако юристом не стал: ему, как теперь говорят, помешал "пятый пункт". Чтобы обойти процентную норму для евреев, он должен был креститься, но, хоть и был равнодушен к иудаизму, посчитал ниже своего достоинства примыкать к какой-либо церкви из выгоды.
"Евсей Слоним нашел в себе силы пренебречь полученным образованием и освоить новую профессию. Он стал лесопромышленником и лесоторговцем, и дочь с гордостью вспоминала, что на месте каждого поваленного дерева он сажал новое. В эмиграции он открыл издательство "Орбис", решив издавать русскую литературу в английских переводах. Вера получила в Петербурге прекрасное образование, гувернантки научили ее хорошему английскому и неплохому французскому. Она запоем читала, писала стихи, и молодой симпатичный поэт без труда покорил ее сердце". Стейси Шифф "Вера (Госпожа Набокова)
«Этой тайне он был причастен много лет», - писала вдова писателя в предисловии к посмертному сборному «Стихи» (1979), подготовленному самим автором, говоря о тайне творчества русско-американского автора, которая остается неразгаданной и по сей день. Устремляя многочисленных читателей и исследователей по эту и другую сторону земного шара в поиск за расшифровкой кода писательского своеобразия – зыбкого, вовлекающего, дарующего осязание счастья как единого неповторимого мига и переливающегося словно крылья бабочки, возносимой по спирали «одухотворенного круга».
Вера Набокова обозначила эту тайну как «потусторонность» - умение проницать и видимую, и скрытую изнанку мира, пронизанные пульсацией вселенской любви.
Наверное, разгадка отчасти в том, что Набоков был гениальным читателем, и почти во всяком его тексте существует диалог, расшифровка и интерпретация написанного Пушкиным, Софоклом, Державиным, Шекспиром, автором «Слова о полку», Блоком, Гумилевым и многими его современниками. Каждый, почувствовавший сию тайну, несет на себе отблеск идеального набоковского читателя из будущего, приотворенного для нас творцом Лолиты и шахматиста Лужина…" ("Тайна Набокова", А. Филимонов)
ТРОПА НАБОКОВА
Альпийское нечто…
В.Набоков. «Парижская поэма»
Тропа скользнула, как змея,
и небо грянуло лавиной.
Мелькнули будто исполины
в лазури, где исчезло “я”.
Лежал он близ тропы войны.
Сачок безмолвствовал, потерян.
И Ангел, что остался верен,
взошёл к нему из глубины.
И опрокинут, как Иов,
пред звоном вечной вертикали,
следил зрачками за стихами
средь беззаконных облаков…
Алексей Филимонов
Фото: Алексей Филимонов
Использованные материалы:
