Ольга Соколова

                        НАСЛЕДИЕ И.Ф.АННЕНСКОГО И ВНЕВИЗМ

                         …Работаю исключительно для будущего.
                         И.Ф. Анненский, «Книги отражений».

Значение наследия Иннокентия Анненского для будущего русской поэзии, которое отчасти уже наступило, имеет провиденциальный характер. В своём творчестве он «опередил и свою школу, и своих современников, и даже, если хотите, самого себя – и в этом скрыта его удивительная жизненность и до сих пор полное его непризнание» – писал искусствовед Н.Н.Пунин (Проблема жизни  в поэзии И.Анненского. «Апполон». 1914, № 10, С. 48). Ему вторил известный учёный-историк П. П. Митрофанов: «Анненский при жизни не был популярен и не дождался признания, но нет сомнения, что имя его постепенно с распространением истинной культуры дождётся у потомков заслуженной славы». (П.П.Митрофанов. Иннокентий Анненский. Русская литература ХХ века. М., 1915. Т.2, кн. 6. С. 296). Согласно Лидии Гинзбург, в творчестве Иннокентия Анненского «есть черты как-то предвосхищающие дальнейшее развитие русской лирики» (Лидия Гинзбург. О лирике. Изд. 2-е, доп. Л., 1974. С. 311).
В своем стихотворении «Закат в полынье» наш современник, поэт и критик Алексей Филимонов, основатель символизма вне в литературе, проницает постепенное понимание творчества поэта сквозь некую «полынью» развития традиции:

ЗАКАТ В ПОЛЫНЬЕ

Повторяю фамилию: – Анненский, –
чёрный дождь и асфальт-антрацит
отражает осколки державинских
од, близ коих мерцает Коцит.

За реку проплывают вагоны,
дотлевает закат в полынье.
Гумилёва блеснули погоны,
растворяясь в блокадном огне.

Державин, Гумилёв, Блок – корифеи, чей вклад в новизну несомненен и внеохватен. Будучи поэтом для поэтов, Анненский стал для нас –развивающих новое направление, вневизм – своеобразным зеркалом, в миражном мареве которого мы преломляемся в лучах изначальных.
О радости отражения, отражений вне, Иннокентий Анненский упоминает в своём стихотворении «Миражи»:

То полудня пламень синий,
То рассвета пламень алый,
Я ль устал от чётких линий,
Солнце ль самое устало –

Но через полог темнолистый
Я дождусь другого солнца
Цвета мальвы золотистой
Или розы и червонца.

Будет взорам так приятно
Утопить в сетях зелёных,
А потом на тёмных клёнах
Зажигать цветные пятна.

Пусть миражного круженья
Через миг погаснут светы…
Пусть я — радость отраженья,
Но не то ль и вы, поэты?

Не к нам ли обращается поэт-провидец? Не синий ли кристалл Вневизма прозревает он,  говоря о «..другом солнце Цвета мальвы золотистой Или розы и червонца»?
Критерий истины, согласно Вл. Соловьёву находится вне. В своём стихотворении «Слова и вне» А. Филимонов свидетельствует о неизречённости:

Слово вне человека —
ты его не забудь,
прозревание века,
претворение в путь.

Там, где гаснут созвездья,
золотая мечта —
синевы бесполезней,
здесь, в гниенье холста.

И материи мимо
утекают слова,
оставляя незримо
на бессмертье права.

На ладони воскресшей,
в очертаниях снов.
Чуден паводок вешний,
растворитель оков.

Янтарю неподсуден
в зазеркальном огне.
Солнце синее буден
сменит Слово извне

Но для этого мы должны высветлиться сами. Стать логословами. И тогда нам удастся, быть может, высказать всё, что необходимо, новословами, ещё не проявленными ни в материи, ни в сознании (О.Н.Соколова. Взгляд извне. СПб., 2010, С. 179).
В основе творчества И. Анненского лежит идея невозможности. Эту идею он доводит до апофеоза в стихотворении «Невозможно». В очерке «Белый экстаз» поэт, «эпатируя», утверждает: «В основе искусства лежит … обоготворение невозможности и бессмыслицы. Поэт всегда исходит из непризнания жизни…» (И.Ф.Анненский. Книги отражений. С. 145). В «обоготворении невозможного» поэт видит сверхзадачу искусства, в «бессмыслице» – отрицание практицизма, в «непризнании жизни» – порыв к высшему идеалу.
НЕВОЗМОЖНО

Не познав, я в тебе уж любил
Эти в бархат ушедшие звуки:
Мне являлись мерцанья могил
И сквозь сумрак белевшие руки.

Но лишь в белом венце хризантем,
Перед первой угрозой забвенья,
Этих вэ, этих зэ, этих эм
Различить я сумел дуновенья.

И, запомнив, невестой в саду
Как в апреле тебя разбудили, –
У забитой калитки я жду,
Позвонить к сторожам не пора ли.

Если слово за словом, что цвет,
Упадает, белея тревожно,
Не печальных меж павшими нет,
Но люблю я одно — невозможно.

        Называя три буквы — «Этих вэ, этих зэ, этих эм» - не о дуновении ли вне-в-изма мечтает И. Анненский? Не его ли дуновение он различает в миражах невозможного вне?
Иннокентий Анненский в своём творчестве пытается пробиться «сквозь камень привычки», становится ловцом забытых фраз «с мерцающих стран бытия». «Скопище литер унылых» – не для него. Они тревожат мрак, но они бескрылы, подобно «бабочке газа», которая «…всю ночь Дрожит, а сорваться не может». Об этом И. Анненский повествует в своём стихотворении «Бабочка газа»:

Скажите, что сталось со мной?
Что сердце так жарко забилось?
Какое  безумье волной
Сквозь камень привычки пробилось?

В нём сила иль мука моя,
В волненьи не чувствую сразу:
С мерцающих строк бытия
Ловлю я забытую фразу…

Фонарь свой не водит ли тать
По скопищу литер унылых?
Мне фразы нельзя не читать,
Но к ней я вернуться не в силах…

Не вспыхнуть ей было невмочь,
Но мрак она только тревожит:
Так бабочка газа всю ночь
Дрожит, а сорваться не может…

Являя своим творчеством силу,  способную «к такому отражению мира не-я, которое явится преодолением всего того, что враждебно в нём человеку, и не отступит перед дисгармонией окружающего» (И. Ф.Анненский. Стихотворения и трагедии. Л., «Советский писатель». 1990, С. 35), И. Анненский призывает нас к отражению вне-я, вне-мира,  к символизму вне. Призывает нас сегодня, спустя 100 лет, к подлинному прозрению тайной сути вещей. Подобно «кондуктору песнопений», он ведёт нас в «неземные промежутки» внемира,  мира теней и божественных сущностей. Об этом говорится в стихотворении А. Филимонова «13 декабря», о годовщине смерти поэта:

Анненского голос чуткий,
красота развоплощений.
И кондуктор песнопений
в неземные промежутки

не о тех и ниоткуда,
но, двойник сереброкрылый,
тень объемлет на перилах —
и уже предвидит чудо.

Откровений и предместий
вдруг откроется шлагбаум,
и знамением усталым
озарит презренья вестник.

Где из вечности токката
гул перрона нелюдимый,
обретается в едином
венчике строфы распятой.

Чуткий голос Анненского», «голос вне хора» (М. М. Бахтин) доносится до нас извне и по сей час!..