«Верни таблички…
Катулл
Я тот, кто приходил вчера,
Чтоб взять таинственную книгу,
И кто ушел, чтоб мрак двора
И дуб, похожий на квадригу,
Забыть, – как раз пришла пора.
А та, к которой приходил,
Об этом я сказать не в силах,
Прохладой закипает в жилах,
И столько стало этих жил,
Что точно прежде я не жил,
А в сорока лежал могилах.
Я рассказал тебя, как стон,
Как плач камней, чтоб не боялась
Видений адских иль времен,
Как лиственница, как закон
Цветенья мощного, как звон.
Палач уснул. А ты – смеялась.
Как странно, что простившись тут,
Не встретимся нигде, так ясно,
Что это знать – напрасный труд,
А время, как топор, согласно
Поднять себя… ну вот, прекрасно,
Теперь мы глубже мощных руд.
Теперь мы – выше облаков,
Ведь серебристые волокна
Как раз в ногах, и лезут в окна,
Плывут на Биржу и на стогна;
Но так выходят из оков,
Как из тумана – в даль веков.
Вот как Исаакий, он утёс,
Плывёт роскошно, без движенья,
Туда, откуда ветр принёс
Известье, что простор служенья
И там дороже бедных слёз.
Нет, чтоб от скуки зарыдать,
Но тот, кто я, не зарыдает,
А только вчуже загадает
То, что потом не отгадать,
Да разве даром пропадает
Всех этих знаков Благодать.
Мосты разводят, чтоб раздать
Вот эти признаки развязки,
Чтоб начиналась Сказка Сказки
О Вечной Сказке, дай понять,
Тот, кто, – но можно не пенять…
Тут воздух милостив по царски,
Тут можно целый мир обнять…
И, разбежавшись, как атлет,
Что состязался с черепахой,
Перелететь – на вольный свет,
Над сумрачным провалом лет,
Что там осталось, знать не след,
Жасмина куст иль свет из праха.
И, приземлившись на краю,
Вернее, с краю примостившись
Плиты подъемной, не простившись
Ни с кем, ни с чем, я там стою,
Как здесь, и целый мир таю,
Грядущему едва примстившись…
А книга, всё, из-за чего
Возникла оторопь такая.
Я не забрал ее, нагая
Ты в ней, одетая, другая,
И стоишь, может быть, всего,
С цветком иль около него,
Вот как пчела… Но одного
Я не пойму, тебя слагая,
Чего хотел я? Иль кого?
Всё в этой книге – о тебе
Иль ни ком, да всё едино,
Но блеск, играющий в толпе,
Как чудный звук тоски былинной,
Всё стало белой ночью длинной;
Как мысль, что вдруг нашла в себе
Другой изгиб земли старинной…