Пушкин - духовный мастер. Впервые вопрос ставится в таком неожиданном ракурсе. Самое главное, с чего начинается разговор на эту тему, было выражено лучшим и единственным по самозабвенной любви к Пушкину учеником его, Н. В. Гоголем. Гоголь жил анахоретом, не имел ни своего "угла", ни жены, ни домочадцев - ничего. Вся его любовь, преданность, признательность и духовная, и душевная сконцентрировались на Пушкине. И он произнёс о Пушкине суждение, ставшее для сегодняшнего понимания подлинного положения вещей принципиальным.

«Пушкин есть явление чрезвычайное, и, может быть, единственное явление русского духа. Это русский человек в конечном его развитии, в каком он, может быть, явится через 200 лет. В нём русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в той же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».

Первая фраза - подлинное откровение, которое, конечно, не является достоянием самого Гоголя. Гоголь был медиум. Впечатлительный малоросский молодой человек от Пушкина и от других духовных мастеров того времени напитался настолько значительной информацией, что иногда пророчески изрекал глубокие эзотерические истины, сам, возможно, до конца не осознавая того.

Итак, «Пушкин есть явление чрезвычайное, единственное». Среди друзей поэта были выдающиеся люди, и может быть, поэтому начало XIX века названо золотым веком русского самосознания, русской культуры - и духовной культуры в особенности. В среде этих светочей Пушкин занимал не только первое место, он был центром, солнцем в самом натуральном смысле слова. И это не «дерзкая» метафора, как показалось цензуре, когда высказывание Гоголя появилось в печати по смерти Пушкина. Это точное определение самой структуры поэта. Пушкин находился в центре, а окружавшие его люди были его "лучами". Иногда они оппонировали Пушкину очень страстно. Таким был, например, Николай Полевой, который, тем не менее, очень любил Пушкина. Ещё при жизни Александра Сергеевича все они называли его человеком единственным, гением и даже божеством. Пушкин недаром применил это определение по отношению к Моцарту, ведь Жуковский назвал поэта точно так же: «Ты создан попасть в боги - вперёд. Крылья у души есть! Вышины она не побоится, там настоящий её элемент! Дай свободу этим крыльям, и небо твоё».

Юный Сологуб говорил от имени своих сверстников, которые застали Пушкина на закате его земного бытия: «Нам, молодёжи, он казался полубожеством». Такое согласное отношение, конечно, очень важный момент, потому что единственным ориентиром нашего земного пути является Солнце. Вот и Пушкин - солнечная натура, гений, или солнечный гений Таро.

Продолжим: «…это русский человек в конечном его развитии, в каком он, может быть, явится через 200 лет». «Может быть». - Гоголь как медиум не мог стопроцентно отвечать за точность числа, но он почувствовал эту необыкновенную дату, это расстояние, этот масштаб и назвал сегодняшний день. Здесь более чем восторженный возглас, эмоциональный выплеск, не имеющий ничего содержательного. Русский человек через 200 лет - это мы с вами.

Русская история именно со стороны эзотерики выглядит особенно выразительно. Россия претерпевала от ордынского ига, завоеваний, войн. Но посмотрим иначе. Россия - громадная страна и эта масштабность влияет на её судьбу. Вспоминается Пушкинско-Ершовская Рыба-Кит, которой размерно противопроставлен шмель из «Царя Салтана». Медленное развитие нашей страны, её величественное движение внутри земного бытия среди мелочи окружающих государств, напоминают притчу о слоне в посудной лавке. Всегда была опасность, что она вырвется из упряжки других народов и стран и улетит, как знаменитая птица-тройка, описанная Гоголем, но открытая Пушкиным. Поэтому Россию постоянно осаживали , она ходила в железах, и железа эти ощущались ею как пытка. На самом деле они - вериги могучего подвижника, который никак не мог смирить свою плоть и даже в стреноженном состоянии отмерял если не семимильные, то уж, во всяком случае, трёхмильные шаги. Лучше всего суть её огненного существа передают знаменитые четыре скульптуры Аничкова моста. Норовистый конь, сдерживаемый человеческой волей, - точный образ России.

Русское пребывание в пространстве истории - это желание накинуть стреноживающую верёвку на малейшее проявление активности, творчества, прежде всего, в сфере духа и - несмотря на это - постоянное пребывание России в состоянии необычайного духовного подъёма. Наша страна находилась в духовном авангарде Европы, а поскольку европейская культура была ведущей в мире, можно говорить о глобальном передовом стоянии России. Она ухитрялась всё делать первой, и русский XVIII век был наиболее прогрессивным в этом смысле. Пётр I был образцом монарха, царя-плотника, царя-преобразователя, перед которым склоняли головы «другие народы и государства». Пётр общался за границей с крупнейшими духовными мастерами. Находясь в своих европейских путешествиях и "стажировках", он учился у таких гигантов мысли, как Лейбниц, вызывая восторг по отношению к себе; и все ожидали от России необычайных и именно духовных успехов.

Во второй половине XVIII века происходит очень важное для Европы событие. Если на протяжении многих столетий европейцев вёл культ, то после Великой французской революции культ уступает лидерство духовной культуре. И теперь уже она начинает определять направление дальнейшего движения человечества. Разница между культом и духовной культурой принципиальна и капитальна: если культ - это поклонение Божеству, то духовная культура есть понимание Божества; и Божество в этом случае воспринимается не как условность, в которую можно лишь верить, а как абсолютная реальность, большая реальность, чем наше с вами земное существование. Поэтому внимание человечества концентрируется на высших мирах, где протекает самое полноценное, самое подлинное бытие. Появляется возможность, во-первых, совершенно спокойно рассуждать о божественном, в силу того, что оно есть, а не просто предполагается, а во-вторых, исследовать его, потому что нет ничего прекраснее, чем исследование творения Божьего во Вселенной и на нашей планете в частности.

Этим и занимается духовная культура; она осваивает антропологию, связанную с понятием человека как существа самостоятельного, принадлежащего божественной иерархии, субъекта, а не объекта воздействия. Человек, богоподобие которого было провозглашено Христом, начинает восприниматься как сотворец Божеству. Он говорил, что все Его ученики и вслед за ними лучшие люди, избранные, должны становиться сыновьями божьими. Т. е. приобретать христоподобие.

Но ни о каком богоподобии не может быть речи, если существует только слепая вера - а вера всегда слепа. Она нужна как доверие, человек должен найти своего учителя или некую информацию, книги, тексты и т. д., а затем на основе приобщения к слову, содержащему истину, дойти до реальности божественного бытия. Если это происходит, то можно говорить о духовной культуре. Если нет - всё впустую, всё напрасно. Именно реальность божественного ярче и масштабнее была воспринята в России. Если в других странах эзотерика обнаруживала себя как точечное явление, и была необходимость в создании рыцарского ордена , объединяющего лучших людей нескольких европейских государств, то Россия в этом отношении оставалась самодостаточной за счёт своих огромных пространств. Россия была полигоном, плацдармом, где начала пробуждаться свободная мысль.

Итак, самым важным явлением в начале XIX века было становление духовной культуры, и все духовные аристократы Европы стали её первоапостолами. Общественность именно из области культуры ждала слова абсолютного.

Пушкин представлял чистый тип первоапостола культуры. Недаром он взял Моцарта за образец и придал ему свои черты, внеся в этот образ много маленьких, но очень важных впечатлений собственного бытия, в том числе слова Жуковского, сказанные о нём, и культуру тайных обществ, к которой был полностью привязан. Пара Жуковский-Пушкин - полный аналог союза Моцарт-Гайдн с той разницей, что Жуковский был посажённым отцом Пушкина и как литератор, и как масон, в то время как посажённым отцом Гайдна в ложе был Моцарт.

Пушкинская судьба уникальна. Феноменально его появление на свет - он зацепил самый конец XVIII века, время становления духовного свободомыслия. Для него мистически был создан Лицей, где формировался будущий гений. Ещё совсем юный, поэт сдаёт экзамен целой плеяде людей орденских опекунов, которые приехали в 1816 году на смотрины неофита. Пушкин с честью выдерживает проверку. Именно тогда Державин произнёс: «Моё время прошло. Скоро явится свету второй Державин - это Пушкин, который уже в лицее перещеголял всех писателей».

Орденская культура - культура братства, возникшая как альтернатива мещанству, распадающемуся на персоны. Братство и было важно, прежде всего. Показательно, что старшее поколение современников поэта, членов различных лож остро прореагировало на выход в свет юного неофита. Например, Жуковский был потрясён посвящением, адресованным ему Пушкиным в 1818 году. Он утверждал в одном из писем, что Пушкин буквально преследует его, как наваждение, с этим текстом и со своим дарованием.

Только профанное непонимание могло когда-то послужить причиной некоторым литературоведам идентифицировать Вяземского с Сальери, Вяземского, который нежно любил поэта и стал одним из его ближайших друзей. Правда, среди ранних высказываний Вяземского есть такое: «Стихи чертёнка-племянника чудесно хороши. "В дыму столетий" - это выражение - город. Всё отдал бы за него движимое и недвижимое. Какая бестия! Надо бы нам посадить его в жёлтый дом, не то этот бешеный сорванец всех нас заест, нас и отцов наших». Эти слова лишь шутливая ламентация в письме одному из братий. Позднее Вяземский тщательно опекал друга; именно он обеспечил Пушкину карьеру профессионального литератора. Исключительность нового светила как бы перевела всех окружающих во второсортность, однако их орденское состояние не позволило им в лютой зависти подставлять подножки, тормозить развитие этого необыкновенного юноши.

Известно, что поэт был сослан в южную ссылку по политическим мотивам. На самом деле коллективное братское управление постановило отправить его на Юг, чтобы "остудить", усмирить его жуткий темперамент и беснующуюся арапскую плоть, мешающую поэту сосредоточенно работать. Не было насильного этапирования в кандалах, напротив, опальному выдали в дорогу тысячу рублей, он мог делать всё, что заблагорассудится. На Юге Пушкин попал в орденское же окружение, его покровителями стали генералы Инзов и Павел Пущин. Они сделались такими же нежными отцами-наставниками, каковы были в столице Жуковский, Александр Тургенев, Вяземский.

В Кишинёве Пушкин проходит второе масонское посвящение. Первое посвящение им было получено в Петербурге в ложе Три добродетели; а до этого, после окончания Лицея, Пушкин прошёл посвятительное воспитание в двух литературных кружках, созданных по орденскому образцу, но с учётом особенностей вступительного периода в атмосфере лёгкого, игрового подхода к общению («Зелёная лампа» и «Арзамас»). Снова всё выстраивается исключительно под Пушкина; и как только определённый этап духовного становления пройден, так общества с убытием центральной фигуры автоматически прекращают своё существование.

Вернёмся к Гоголевскому высказыванию. Те самые 200 лет - точное эзотерическое описание 20-го аркана Таро Воскрешение, ибо 200 является его числовым значением. Вот уже сто лет мы пробуждаемся энергией пушкинского 19-го аркана Солнце. Это реальное торжество орденской культуры и русского духа не в былинном, а именно в гностическом смысле. Происходит такое потому, что сама структура Пушкина была выстроена Высшими Силами.

Лучи Пушкина сияют ослепительно ярко, ибо, опрокинув всё своё окружение во второсортность, он одновременно всех обессмертил, даже Дантеса, подобно тому, как Христос обессмертил Пилата и Иуду. Феномен Пушкина показывает, что такие люди есть явление космическое, что они действительно небесные вестники. Их присутствие часто воспринимается как разрушительное и нежелательное (вспомним Сальери), как очень сильное жжение от близкого контакта с необычайно огненным существом. Но духовная культура приходит с совершенно другой феноменологией. «Гений и злодейство» - не просто красивая фраза, это глубокая эзотерическая формула.

Взаимодействие человека с Высшими Силами, т.е. религия, проявляется в трёх последовательных стадиях. Первая: праотцы-пастухи ходили под открытым звёздным небом и общались с небосводом, как с Божеством. Это прямой контакт с божественным без посредничества жрецов. Вторая стадия: со временем увеличивалась семья, росло население, но люди мельчали - это были уже не гиганты-праотцы. После эпохи патриархов возникла необходимость посредников для общения с Божеством - появился класс жрецов. Первый Завет, Завет Бога-Отца, сменился Вторым, Заветом Бога-Сына, который является Новым только по отношению к Ветхому. На самом деле перед нами единое, но лишь модифицированное мировоззрение. Наконец, третья стадия: наступает эра духовной культуры, эра Третьего Завета, Завета Духа Святого. И Россия, где творили первоапостолы Третьего Завета Д. С. Мережковский и М. А. Булгаков, оказалась в авангарде европейского человечества. Эзотерика здесь процветала и будет процветать всегда, независимо ни от каких обстоятельств, потому что Россия выстрадала её, потому что именно в русском народе существует глубочайшее мистическое понимание основополагающих эзотерических понятий, которые, казалось бы, свойственны только орденской культуре. У русского народа, например, есть ёмкие образы-формулы, связанные с Богом-Отцом, Богом-Сыном и Богом-Духом. Это соответственно высота, широта и глубина, или голубина (вот откуда взялось название «Голубиная книга»).

Кстати, русский крест образован вертикальной и двумя поперечными планками, одна расположена в плоскости, а другая, находящаяся ниже, идёт как бы перпендикулярно, в глубину. Такой русский объёмный крест подобен кубу в четвёртом измерении. Этой конструкции соответствуют три феномена в области этих трёх последовательно сменяющихся форм взаимоотношений человека и Бога, трёх Заветов. Первый Завет - герой, героическое стояние. Ему на смену приходит святой Завета Второго - отшельник, отделившийся от коллективного следования жреческой благополучной, введённой в определённые догматические рамки культовой обрядности. Понятие святой обязательно включает в себя и дефиницию герой ; когда святые претерпевали, они в этом случае вели себя как герои. И, наконец, Третий Завет приходит с феноменом гения, о ком Пушкин сказал первым в мире. Гений - это и герой и святой, поскольку злодейство с ним несовместно.

Значит, Моцарт уже святой, даже если бы не писал музыки, но он и гений к тому же! Значит, гений - ещё более мощное стояние, это человеческая высота Третьего Завета, Завета Духа Святого. Каждый следующий Завет последовательно исполняет предыдущий. Христос, говоря совершенно противоположное Ветхому Завету, тем самым его исполнял, завершал. К князю Мышкину - человеку Третьего Завета - не относятся знаменитые заповеди: не убей, не укради и т. д. Князь Мышкин так устроен, что заставить его убить или украсть невозможно. Люди Третьего Завета "скроены" по образцу Моцарта. Кстати, Моцарт послужил основой для создания образа князя Мышкина.

Если посредником между Небесами и людьми во Втором Завете является ангел, то в Третьем Завете ему на смену приходит солнечный гений, присутствующий, как персонаж, в трёх Таротных арканах (6-м, 14-м, 20-м). Значит, человеческий гений является как бы сколом, отблеском солнечного гения, который, мигрируя между Солнцем и Землёй, постоянно опекает Землю; он уже не просто вестник, а инициатор и участник событий. Стало быть, и человек уже не баран, которого нужно всего лишь подгонять, а творец, владеющий полной и тонкой информацией о Небесном и земном. Если Первый Завет - это надежда абсолютно на всё, в том числе на какие-то более подробные, более чёткие сведения о Божестве, то Второй Завет - вера, «вем Ра», - ведаю Ра, ведаю, ощущаю Бога Солнца; Третий же весь покоится на знании.

Знание Божества - высшая форма любви к Нему. Самая большая любовь может осуществляться только при помощи познания любимого человека, если речь идёт о земном. Поэтому высшая форма любви дала возможность начать самое главное дело - разработку темы Христа со стороны духовной культуры, что было невозможно в условиях монополии на Христа со стороны культа. С этим гениально справился в своём знаменитом произведении М. А. Булгаков. В России эпоху эзотерической христологии начал именно Пушкин; и странно, что очень много говорится о поэте, а об этом - самом главном - никогда не упоминалось. В плане будущих «Маленьких трагедий» есть слово, которое определяет сюжет одного из произведений, - Иисус. К сожалению, трагедия с таким названием не была написана. Судя по всему, Пушкин полностью выложился по этой теме, создав образ Моцарта - абсолютно христоподобного земного существа, своего рода князя Мышкина XVIII века. И именно сходство с Иисусом Моцарта - Агнуса Дэи - дало Пушкину возможность непосредственно высказаться о Христе. Между тем он всё время об этом думал.

Обращение к Пророку из Назарета бесконечно в Пушкинских произведениях; и если оно носит орденский характер, а не культовый, то это не меняет положения вещей. Например, создавая своё знаменитое переложение притчи, басни, как он говорил, «умеренного демократа Иисуса Христа» Вышел сеятель сеять…, Пушкин, стесняясь, как все русские люди, пытается говорить шутливо, но это только речевое поведение, за ним кроется глубочайшая сосредоточенность на проблеме. Далее поэт касается образа странника Христа ради уже в большом стихотворении (маленькой поэме) «Странник», которое является переводом-переложением начальных глав книги Джона Баньена «Путь пилигрима».

Вообще, всё лучшее в человеке, что описывается поэтом, связано с Христом. Пушкин как никто другой понимает, что жизнь человека непременно должна быть связана с метаморфозами (конёк его любимца Овидия), улучшением, чтобы стать человеком совершенным, ибо лишь в этом случае можно говорить о его христоподобии. Пушкин парадоксален, однако самый большой парадоксалист на Земле - Иисус Христос. Нигде нет таких парадоксов, как в Новом Завете. И все лучшие люди иногда по своему характеру бывали убийственно парадоксальны; тем более Пушкин, ведь на "замес" такого невероятного существа повлияли и Африка с Египтом, и европейская, и азиатская культуры, к которым географически принадлежит Россия.

Знаменитое стихотворение «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон…» показывает фантастическую возможность мобилизации и концентрации, которая настолько мощна, что Пушкинское слово становится магическим как по отношению к миру, так и к нему самому. Однажды произнеся слово «Пророк», Пушкин создал Достоевского. Своим Вергилием, исполнявшим роль небесного покровителя-проводника, Пушкин избрал Овидия, автора эпической поэмы «Метаморфозы», которая всегда была большим соблазном для христианских богословов, поскольку, с одной стороны, это наиболее мощное произведение о модификации, а с другой стороны, она "языческая" по содержанию (в кавычках, конечно). Потому-то само слово метаморфоза боялись произнести, ибо это то же самое, что и преображение.

Гениальная поэма Овидия содержит концепцию бесконечных метаморфоз, прохождение через которые человека в его стремлении к совершенству и есть, собственно, жизнь. Боль и страдание сопровождает человеческие метаморфозы. Недаром сказано: «Зло на Земле неуничтожимо, ибо борьба с ним это и есть жизнь». Пушкинская биография представляет путь человека, который, несмотря на метания и шаги в сторону, всё-таки стремился к окончательной метаморфозе, преображению. И в стекленеющих глазах умершего Пушкина Жуковский увидел его преображённым, - к точке смерти поэт пришёл в абсолютном совершенстве. Вспоминаются слова Экзюпери: «Я хочу видеть тебя в совершенстве смерти». Поэтому, может быть, русские "торжества" 1937 года, несмотря на то, что они были спровоцированы режимом, стали чрезвычайно насыщены голубиной содержания.

А теперь мы рассмотрим пушкинскую жизнь в деталях и, прежде всего, само его рождение и все обстоятельства, отдалённые от нас во времени и в пространстве, но имеющие огромное значение для объяснения одной из величайших мировых загадок.

О. КАНДАУРОВ 1999 г.

Вступительная статья к готовящейся к изданию книге
«ПУШКИН – ЭЗОТЕРИК И МИСТИК»

Ссылка

Дело в том, что в статье говорится о его орденском видении. Это разные вещи с христианством. А вот так ли это? Я не знаю. Что это за плеяда орденских опекунов??? Литературный кружок "Зеленая лампа" это знаете ли, очень интересно!!!

По сути сказано, что он прошел два Посвящения в масонском Ордене.

Скандальная «Зеленая лампа»

Житье тому, любезный друг,
Кто страстью глупою не болен...
А.С. Пушкин
В минувшем декабре отмечалось 180-летие восстания декабристов. Среди его участников были тверичи: Н.И. Тургенев, братья Поджио, И. Аненнков, братья Пушины, братья Фонвизины, Ф.И. Глинка. А на стороне правительства выступил близкий родственник Михаила Бакунина — И.М. Бакунин, который 14 декабря 1825 года командовал расстрелом восставших из артиллерийских орудий. Декабристское движение до сих пор волнует умы русских литераторов за рубежом. В редакцию «ВТ» пришло письмо из-за океана от писательницы Саши Антоновой (на снимке). В эмигрантских кругах известна своими исследованиями судьбы невинного убиенного царевича Дмитрия. На этот раз Сашу Антонову заинтересовала судьба Якова Толстого и она делится с нами некоторыми результатами своих изысканий в Библиотеке Конгресса США.
Биографы Пушкина единодушно отмечают сильное влияние общества «Зеленая лампа» на мировоззрение и творчество великого поэта. Что же представляло из себя это общество? Чтобы выяснить это, нам следует обратиться к воспоминаниям очевидца и непосредственного участника собраний «лампистов» — Якова Николаевича Толстого, уроженца тверской земли.
Долгое время бытовало мнение, что дружеский кружок, объединявший петербургскую дворянскую, преимущественно военную, молодежь начала 20-х годов XIX века, представлял из себя «оргиаческое собрание». Появление этой легенды приписывалось П.И. Бартеневу и П.В. Анненкову, которые на основании устных сплетен утверждали, что кружок был создан исключительно ради кутежей, волокитства и «закулисных проказ». Биографы находили влияние общества на Пушкина отрицательным и вредным.
Позднее точка зрения на «Зеленую лампу» была пересмотрена. П.Е. Щеголев и В.Л. Модзалевский установили, что объединяющим началом для «лампистов» были литературно-театральные и политические интересы, которые привели многих ее участников в ряды декабристов. Репутация содружества молодых волокит была спасена. Влияние заседаний кружка на творчество А.С. Пушкина признано положительным и в высшей степени полезным.
Яков Николаевич Толстой — старший из трех сыновей богатого тверского помещика Николая Яковлевича Толстого. Н.Я. Толстой принадлежал к высшему кругу русского общества и был одно время осташковским уездным предводителем дворянства. В этом звании он и умер в 1813 году, оставив жене солидные поместья в Тверской и Новгородской губерниях. Средний сын Н.Я. Толстого — Иван Николаевич — стал впоследствии сенатором, а младший — Николай Николаевич — тверским предводителем дворянства.
Яков родился в 1791 году. Получив воспитание в частном пансионе, он двенадцатилетним отроком поступил в Пажеский корпус и по окончании был произведен в прапорщики. Однако прослужил недолго и в девятнадцать лет вышел в отставку «для определения к статским делам» (1810 г.).
Война 1812 года заставила его вернуться на военную службу. Получив назначение в Мингрельский пехотный полк, он сразу же отправился в действующую армию. Яков участвовал в сражении против саксонских войск под Кобрином (15 июня 1812 года) и в нескольких делах против польских войск (конец 1812 — начало 1813 года). Он был награжден орденом Владимира IV степени с бантом и таким же орденом без банта. В 1817 году Яков Николаевич получил назначение старшего адъютанта к А.А. Закревскому в Главный штаб (Арсений Андреевич, к слову, родился в 1783 г. в семье бедного, полуразорившегося дворянина Тверской губернии).
Блестящий офицер, с влиятельными связями и хорошим состоянием, Толстой вскоре вошел в высший круг Петербурга. К этому времени относится его знакомство с юным Пушиным. Встреча их произошла, вероятнее всего, в кружке молодых повес, который собирался у братьев Н.В. и А.В. Всеволожских и носил название «Зеленая лампа». Яков Николаевич вступил в общество, несомненно, через самих основателей, Всеволожских, с которыми был близко знаком. Впоследствии Никита Всеволодович Всеволожский женился (вторым браком) на родной племяннице Якова Николаевича — Екатерине Арсеньевне Жеребцовой.
Членами кружка были офицер лейб-гвардии Егерского полка Д.Н. Барков; офицер Генерального штаба М.А. Щербина (к которому обращены строки, приведенные в эпиграфе); лейб-улан Ф.Ф. Юрьев; В.В. Энгельгардт, известный своим «открытым образом жизни»; лейб-гусар П.П. Каверин; прославившийся своими дуэлями А.И. Якубович, впоследствии декабрист; адьютант П.Б. Мансуров; наконец, выпускник лицея Пушкин, а позднее и брат его Лев.
Война 1812 — 1814 годов принесла Российской империи не только ореол славы победительницы, но и способствовала серьезному брожению в умах представителей дворянского сословия. Победоносный марш через Европу имел для империи свои негативные последствия: сравнение оказалось не в пользу страны, где крепостные порядки приравнивали человеческую жизнь к стоимости борзых щенков. Побежденная Франция осталась символом свободы. Высший свет охватила лихорадочная мода на тайные общества, масонские ложи и парламентские заседания.
Порождением той же моды стало общество «Зеленая лампа». Трудно найти политическую подоплеку в увлечении молодых повес литературой и постановкой самодеятельных театральных пьес. На заседаниях читались и разбирались произведения «лампистов». Силами участников общества были поставлены представления «Изгнание Адама и Евы», «Погибель Содома и Гоморры» и другие.Сильным аргументом в пользу вольтерьянства и свободомыслия членов сообщества является присутствие на заседаниях таких людей, как П.П. Каверин — член «Союза благоденствия» — и Н.И. Гнедич. Однако, по воспоминаниям Я.Н. Толстого, их участие сводилось к обычным литературным дискуссиям. «Однажды, — как рассказывает Яков Николаевич, — Гнедич читал отрывки из своего перевода «Илиады». В некоторых стихах замечали мы шероховатости. Пушкин морщился и зевал. Гнедич, подошедши к нему, сказал: «Укажите мне, Александр Сергеевич, стихи, которые вам не нравятся». Пушкин отказывался, Гнедич настаивал; тогда Пушкин произнес следующий экспромт:
С тобою в спор я не вступаю,
Что жесткое в стихах твоих встречаю:
Я руку наложил,
Погладил — занозил.
По свидетельству Я.Н. Толстого, кутеж, когда и бывал, начинался после заседаний, за ужином, во время которого прислуживал «смышленый калмык» — мальчик, находившийся в услужении у Всеволожских и всегда присутствовавший на собраниях «Зеленой лампы».
«Само собой разумеется, — сообщает Толстой, — что во время ужина начиналась свободная веселость; всякий болтал что в голову приходило; остроты, каламбуры лились рекою, и как скоро кто-нибудь отпускал пошлое красное словцо, калмык наш улыбался насмешливо, и наконец мы решили, что этот мальчик, всякий раз, как услышит пошлое словцо, должен подойти к тому, кто его отпустит, и сказать: «Здравия желаю!» С удивительною сметливостью калмык исполнял свою обязанность. Впрочем, Пушкин ни разу не подвергался калмыцкому желанию здравия. Он иногда говорил: «Калмык меня балует: Азия протежирует Африку».
Общество «Зеленая лампа» просуществовало всего два года. В октябре 1819 года Пушкин с сожалением писал из Петербурга своему приятелю П.Б. Мансурову: «Tolstoy болен... «Зеленая лампа» нагорела; кажется, гаснет, а жаль: масло есть (то есть шампанское нашего друга)». Позднее поэт посвятил Толстому стихотворение «Стансы», которое начинается словами:
Философ ранний, ты бежишь
Пиров и наслаждений жизни...
Яков Толстой увлекался литературной деятельностью и даже опубликовал сборник своих произведений под вычурным заглавием: «Мое праздное время, или Собрание некоторых стихотворений Якова Толстого» (1821 г.). По свидетельству критиков, его стихотворческая деятельность «не выходила из рядов скромной посредственности и не обнаружила в авторе не только поэтических дарований, но даже и версификаторских способностей». По-видимому, сам Толстой понимал это, так как после издания сборника уже не появлялся в печати со стихотворными произведениями, хотя известно, что до последних лет своей жизни писал стихи на русском и французском языках.
Безусловно, общество «Зеленая лампа» сыграло немаловажную роль в жизни и творчестве А.С. Пушкина. Тепло вспоминал он «минутных друзей минутной молодости» и посвятил «лампистам» ряд стихотворений.
В то же время биографы, усердно искавшие признаки свободомыслия в стихах, посвященных «Зеленой лампе» и ее участникам, не пришли к каким-либо определенным результатам. Не усмотрели политической подоплеки в литературных чтениях на заседаниях кружка члены Следственной комиссии, когда составляли в 1827 г. для Николая I «Алфавит членам бывших злоумыленных тайных обществ и лицам прикосновенным к делу, произведенному Высочайше учрежденною 17 декабря 1825 года Следственною комиссиею». Согласно официальному донесению, общество «Зеленая лампа» не имело никакой политической цели. Комиссия оставила кружок без внимания. Трудно заподозрить следователей в халатности или некомпетентности в расследовании дела государственной важности.
Таким образом, нет оснований считать модное увлечение золотой молодежи предтечей декабристского движения. Кружок распался за шесть лет до выступления на Сенатской площади.
А что же Яков Николаевич Толстой? В апреле 1823 года он взял заграничный отпуск для излечения болезни ног. Толстой рассчитывал пробыть в Париже год или полтора, однако обстоятельства сложились так, что возвращение его на родину состоялось не скоро. Яков Николаевич находился во Франции, когда в Петербурге произошли события 14 декабря 1825 года. Следствием было установлено, что Толстой также принимал участие в антигосударственной деятельности, будучи членом «Союза общественного благоденствия» с 1821 года. Однако допрошен не был, так как отказался вернуться в Россию.
Жизнь в Париже на широкую ногу быстро истощила средства Якова Николаевича. Его письма к родным полны жалоб на нищету, преследования заимодавцев, различные уловки, к которым ему приходилось прибегать, чтобы получить возможность существовать. В то же время Толстой не оставил литературной деятельности, публиковал статьи, касающиеся русской истории и литературы, по приглашению князя П.А. Вяземского сотрудничал с «Московским телеграфом».
Толстой не терял надежды вернуться в Россию. Он неоднократно делал попытки оправдаться и получить прощение от государя. Посылал на родину литературные произведения, где говорил о своих патриотических чувствах. В конце концов, через десять долгих лет, он был прощен. А.X. Бенкендорф в 1837 году вызвал его в Петербург.
Я.Н. Толстой был назначен корреспондентом Министерства народного просвещения в Париже и, получая содержание от III отделения, числился там по особым поручениям. В его обязанности входило «защищение России в журналах» и представление периодических донесений о политическом состоянии Франции, а также по вопросам науки, литературы и преподавания. Можно сказать, что Яков Николаевич стал резидентом внешней разведки. На этой службе Толстой состоял в течение почти тридцати лет. Он вышел в отставку в чине тайного советника и с пенсией в 2 тысячи рублей в 1866 году. Через год Яков Николаевич Толстой скончался в Париже. Похоронен он на Монмартрском кладбище.

Саша Антонова,
штат Мериленд, США
Ссылка

Пушкин, как и Толстой, а впоследствии Гумилев и Маяковский, состояли на службе внешней разведки. Ничем хорошим это для большинства из них не кончилось.

[yandx]/foxesred/lbjn6ny6lv.2524/[/yandx]

Александр Пушкин "Жил на свете рыцарь бедный".
Автор музыки: Clannad
Исполняет: Ветров Борис

Отредактировано Светлана Большакова (2011-08-31 22:16:08)

Александр Сергеевич Пушкин. Сказка о царе Салтане

СКАЗКА О ЦАРЕ САЛТАНЕ,
О СЫНЕ ЕГО СЛАВНОМ И МОГУЧЕМ БОГАТЫРЕ
КНЯЗЕ ГВИДОНЕ САЛТАНОВИЧЕ И
О ПРЕКРАСНОЙ ЦАРЕВНЕ ЛЕБЕДИ

Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.

"Кабы я была царица,-
Говорит одна девица,-
То на весь крещеный мир
Приготовила б я пир".
- "Кабы я была царица,-
Говорит ее сестрица,-
То на весь бы мир одна
Наткала я полотна".
- "Кабы я была царица,-
Третья молвила сестрица,-
Я б для батюшки-царя
Родила богатыря".

Только вымолвить успела,
Дверь тихонько заскрыпела,
И в светлицу входит царь,
Стороны той государь.
Во все время разговора
Он стоял позадь забора;
Речь последней по всему
Полюбилася ему.
"Здравствуй, красная девица,-
Говорит он,- будь царица
И роди богатыря
Мне к исходу сентября.
Вы ж, голубушки-сестрицы,
Выбирайтесь из светлицы.
Поезжайте вслед за мной,
Вслед за мной и за сестрой:
Будь одна из вас ткачиха,
А другая повариха".

В сени вышел царь-отец.
Все пустились во дворец.
Царь недолго собирался:
В тот же вечер обвенчался.
Царь Салтан за пир честной
Сел с царицей молодой;
А потом честные гости
На кровать слоновой кости
Положили молодых
И оставили одних.
В кухне злится повариха,
Плачет у станка ткачиха -
И завидуют оне
Государевой жене.
А царица молодая,
Дела вдаль не отлагая,
С первой ночи понесла.

В те поры война была.
Царь Салтан, с женой простяся,
На добра коня садяся,
Ей наказывал себя
Поберечь, его любя.

Между тем, как он далеко
Бьется долго и жестоко,
Наступает срок родин;
Сына бог им дал в аршин,
И царица над ребенком,
Как орлица над орленком;
Шлет с письмом она гонца,
Чтоб обрадовать отца.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Извести ее хотят,
Перенять гонца велят;
Сами шлют гонца другого
Вот с чем от слова до слова:
"Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь;
Не мышонка, не лягушку,
А неведому зверюшку".

Как услышал царь-отец,
Что донес ему гонец,
В гневе начал он чудесить
И гонца хотел повесить;
Но, смягчившись на сей раз,
Дал гонцу такой приказ:
"Ждать царева возвращенья
Для законного решенья".

Едет с грамотой гонец
И приехал наконец.
А ткачиха с поварихой
С сватьей бабой Бабарихой
Обобрать его велят;
Допьяна гонца поят
И в суму его пустую
Суют грамоту другую -
И привез гонец хмельной
В тот же день приказ такой:
"Царь велит своим боярам,
Времени не тратя даром,
И царицу и приплод
Тайно бросить в бездну вод".
Делать нечего: бояре,
Потужив о государе
И царице молодой,
В спальню к ней пришли толпой.
Объявили царску волю -
Ей и сыну злую долю,
Прочитали вслух указ
И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,
Засмолили, покатили
И пустили в Окиян -
Так велел-де царь Салтан.

В синем небе звезды блещут,
В синем море волны хлещут;
Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет.
Словно горькая вдовица,
Плачет, бьется в ней царица;
И растет ребенок там
Не по дням, а по часам.
День.прошел - царица вопит...
А дитя волну торопит:
"Ты, волна моя, волна?
Ты гульлива и вольна;
Плещешь ты, куда захочешь,
Ты морские камни точишь,
Топишь берег ты земли,
Подымаешь корабли -
Не губи ты нашу душу:
Выплесни ты нас на сушу!"
И послушалась волна:
Тут же на берег она
Бочку вынесла легонько
И отхлынула тихонько.
Мать с младенцем спасена;
Землю чувствует она.
Но из бочки кто их вынет?
Бог неужто их покинет?
Сын на ножки поднялся,
В дно головкой уперся,
Понатужился немножко:
"Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать?" - молвил он,
Вышиб дно и вышел вон.

Мать и сын теперь на воле;
Видят холм в широком поле;
Море синее кругом,
Дуб зеленый над холмом.
Сын подумал: добрый ужин
Был бы нам, однако, нужен.
Ломит он у дуба сук
И в тугой сгибает лук,
Со креста снурок шелковый
Натянул на лук дубовый,
Тонку тросточку сломил,
Стрелкой легкой завострил
И пошел на край долины
У моря искать дичины.

К морю лишь подходит он,
Вот и слышит будто стон...
Видно, на море не тихо:
Смотрит - видит дело лихо:
Бьется лебедь средь зыбей,
Коршун носится над ней;
Та бедняжка так и плещет,
Воду вкруг мутит и хлещет...
Тот уж когти распустил,
Клев кровавый навострил...
Но как раз стрела запела -
В шею коршуна задела -
Коршун в море кровь пролил.
Лук царевич опустил;
Смотрит: коршун в море тонет
И не птичьим криком стонет,

Лебедь около плывет,
Злого коршуна клюет,
Гибель близкую торопит,
Бьет крылом и в море топит -
И царевичу потом
Молвит русским языком:
"Ты царевич, мой спаситель,
Мой могучий избавитель,
Не тужи, что за меня
Есть не будешь ты три дня,
Что стрела пропала в море;
Это горе - все не горе.
Отплачу тебе добром,
Сослужу тебе потом:
Ты не лебедь ведь избавил,
Девицу в живых оставил;
Ты не коршуна убил,
Чародея подстрелил.
Ввек тебя я не забуду:
Ты найдешь меня повсюду,
А теперь ты воротись,
Не горюй и спать ложись".

Улетела лебедь-птица,
А царевич и царица,
Целый день проведши так,
Лечь решились натощак.
Вот открыл царевич очи;
Отрясая грезы ночи
И дивясь, перед собой
Видит город он большой,
Стены с частыми зубцами,
И за белыми стенами
Блещут маковки церквей
И святых монастырей.
Он скорей царицу будит;
Та как ахнет!.. "То ли будет? -
Говорит он,- вижу я:
Лебедь тешится моя".
Мать и сын идут ко граду.
Лишь ступили за ограду,
Оглушительный трезвон
Поднялся со всех сторон:

К ним народ навстречу валит,
Хор церковный бога хвалит;
В колымагах золотых
Пышный двор встречает их;
Все их громко величают,
И царевича венчают
Княжей шапкой, и главой
Возглашают над собой;
И среди своей столицы,
С разрешения царицы,
В тот же день стал княжить он
И нарекся: князь Гвидон.

Ветер на море гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах.
Корабельщики дивятся,
На кораблике толпятся,
На знакомом острову
Чудо видят наяву:
Город новый златоглавый,
Пристань с крепкою заставой -
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их он кормит и поит
И ответ держать велит:
"Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?"
Корабельщики в ответ:
"Мы объехали весь свет,
Торговали соболями,
Чорнобурьши лисами;
А теперь нам вышел срок,
Едем прямо на восток,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана..."
Князь им вымолвил тогда:
"Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
От меня ему поклон".
Гости в путь, а князь Гвидон
С берега душой печальной
Провожает бег их дальный;
Глядь - поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
"Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?" -
Говорит она ему.

Князь печально отвечает:
"Грусть-тоска меня съедает,
Одолела молодца:
Видеть я б хотел отца".
Лебедь князю: "Вот в чем горе!
Ну послушай: хочешь в море
Полететь за кораблем?
Будь же, князь, ты комаром".
И крылами замахала,
Воду с шумом расплескала
И обрызгала его
С головы до ног всего.
Тут он в точку уменьшился,
Комаром оборотился,
Полетел и запищал,
Судно на море догнал,
Потихоньку опустился
На корабль - и в щель забился.
Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
К царству славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости;
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце
С грустной думой на лице;

А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Около царя сидят
И в глаза ему глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
"Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем иль худо?
И какое в свете чудо?"
Корабельщики в ответ:
"Мы объехали весь свет;
За морем житье на худо,
В свете ж вот какое чудо:
В море остров был крутой,
Не привальный, не жилой;
Он лежал пустой равниной;
Рос на нем дубок единый;
А теперь стоит на нем
Новый город со дворцом,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами,
А сидит в нем князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон".
Царь Салтан дивится чуду;
Молвит он: "Коль жив я буду,
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу".
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Не хотят его пустить
Чудный остров навестить.
"Уж диковинка, ну право,-
Подмигнув другим лукаво,
Повариха говорит,-
Город у моря стоит!
Знайте, вот что не безделка:
Ель в лесу, под елью белка,
Белка песенки поет
И орешки все грызет,
А орешки не простые,
Все скорлупки золотые,
Ядра - чистый изумруд;
Вот что чудом-то зовут".
Чуду царь Салтан дивится,
А комар-то злится, злится -
И впился комар как раз
Тетке прямо в правый глаз.
Повариха побледнела,
Обмерла и окривела.
Слуги, сватья и сестра
С криком ловят комара.
"Распроклятая ты мошка!
Мы тебя!.." А Он в окошко
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.

Снова князь у моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь - поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
"Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?" -
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
"Грусть-тоска меня съедает;
Чудо чудное завесть
Мне б хотелось. Где-то есть
Ель в лесу, под елью белка;
Диво, право, не безделка -
Белка песенки поет
Да орешки все грызет,
А орешки не простые,
Все скорлупки золотые,
Ядра - чистый изумруд;
Но, быть может, люди врут".
Князю лебедь отвечает:
"Свет о белке правду бает;
Это чудо знаю я;
Полно, князь, душа моя,
Не печалься; рада службу
Оказать тебе я в дружбу".
С ободренною душой
Князь пошел себе домой;
Лишь ступил на двор широкий -
Что ж? под елкою высокой,
Видит, белочка при всех
Золотой грызет орех,
Изумрудец вынимает,
А скорлупку собирает,
Кучки равные кладет,
И с присвисточкой поет
При честном при всем народе:
Во саду ли, в огороде.
Изумился князь Гвидон.
"Ну, спасибо,- молвил он,-
Ай да лебедь - дай ей боже,
Что и мне, веселье то же".
Князь для белочки потом
Выстроил хрустальный дом.
Караул к нему приставил
И притом дьяка заставил
Строгий счет орехам весть.
Князю прибыль, белке честь.

Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого:
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
"Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?"
Корабельщики в ответ:
"Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,
Все донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок -
И лежит нам путь далек:
Мимо острова Буяна
В царство славного Салтана..."
Говорит им князь тогда:
"Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
Да скажите: князь Гвидон
Шлет царю-де свой поклон".

Гости князю поклонились,
Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь - а лебедь там
Уж гуляет по волнам.
Молит князь: душа-де просит,
Так и тянет и уносит...
Вот опять она его
Вмиг обрызгала всего:
В муху князь оборотился,
Полетел и опустился
Между моря и небес
На корабль - и в щель залез.

Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана -
И желанная страна
Вот уж издали видна;
Вот на берег вышли гости;
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,
С грустной думой на лице.
А ткачиха с Бабарихой
Да с кривою поварихой
Около царя сидят.
Злыми жабами глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
"Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем иль худо?
И какое в свете чудо?"
Корабельщики в ответ:
"Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит
С златоглавыми церквами,
С теремами да садами;
Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом;
Белка там живет ручная,
Да затейница какая!
Белка песенки поет
Да орешки все грызет,
А орешки не простые,
Все скорлупки золотые,
Ядра - чистый изумруд;
Слуги белку стерегут,
Служат ей прислугой разной -
И приставлен дьяк приказный
Строгий счет орехам весть;
Отдает ей войско честь;
Из скорлупок льют монету
Да пускают в ход по свету;
Девки сыплют изумруд
В кладовые, да под спуд;
Все в том острове богаты,
Изоб нет, везде палаты;
А сидит в нем князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон".
Царь Салтан дивится чуду.
"Если только жив я буду,
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу".
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Не хотят его пустить
Чудный остров навестить.
Усмехнувшись исподтиха,
Говорит царю ткачиха:
"Что тут дивного? ну,'вот!
Белка камушки грызет,
Мечет золото и в груды
Загребает изумруды;
Этим нас не удивишь,
Правду ль, нет ли говоришь.
В свете есть иное диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Это диво, так уж диво,
Можно молвить справедливо!"
Гости умные молчат,
Спорить с нею не хотят.
Диву царь Салтан дивится,
А Гвидон-то злится, злится...
Зажужжал он и как раз
Тетке сел на левый глаз,
И ткачиха побледнела:
"Ай!" - и тут же окривела;
Все кричат: "Лови, лови,
Да дави ее, дави...
Вот ужо! постой немножко,
Погоди..." А князь в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море прилетел.

Князь у синя моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь - поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
"Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?" -
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
"Грусть-тоска меня съедает -
Диво б дивное хотел
Перенесть я в мой удел".
- "А какое ж это диво?"
- "Где-то вздуется бурливо
Окиян, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор".
Князю лебедь отвечает:
"Вот что, князь, тебя смущает?
Не тужи, душа моя,
Это чудо знаю я.
Эти витязи морские
Мне ведь братья все родные.
Не печалься же, ступай,
В гости братцев поджидай".

Князь пошел, забывши горе,
Сел на башню, и на море
Стал глядеть он; море вдруг
Всколыхалося вокруг,
Расплескалось в шумном беге
И оставило на бреге
Тридцать три богатыря;

чешуе, как жар горя,
Идут витязи четами,
И, блистая сединами,
Дядька впереди идет
И ко граду их ведет.
С башни князь Гвидон сбегает,
Дорогих гостей встречает;
Второпях народ бежит;
Дядька князю говорит:
"Лебедь нас к тебе послала
И наказом наказала
Славный город твой хранить
И дозором обходить.
Мы отныне ежеденно
Вместе будем непременно
У высоких стен твоих
Выходить из вод морских,
Так увидимся мы вскоре,
А теперь пора нам в море;
Тяжек воздух нам земли".
Все потом домой ушли.

Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит, и поит,
И ответ держать велит:
"Чем вы, гости, торг ведете?
И куда теперь плывете?"
Корабельщики в ответ:
"Мы объехали весь свет;
Торговали мы булатом,
Чистым серебром и златом,
И теперь нам вышел срок;
А лежит нам путь далек,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана".
Говорит им князь тогда:
"Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану.
Да скажите ж: князь Гвидон
Шлет-де свой царю поклон".

Гости князю поклонились,
Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь, а лебедь там
Уж гуляет по волнам.
Князь опять: душа-де просит...
Так и тянет и уносит...
И опять она его
Вмиг обрызгала всего.
Тут он очень уменьшился,
Шмелем князь оборотился,
Полетел и зажужжал;
Судно на море догнал,
Потихоньку опустился
На корму - и в щель забился.

Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит, весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,
С грустной думой на лице.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Около царя сидят -
Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
"Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем иль худо?
И какое в свете чудо?"
Корабельщики в ответ:
"Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит,
Каждый день идет там диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге -
И останутся на бреге
Тридцать три богатыря,
В чешуе златой горя,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор;
Старый дядька Черномор
С ними из моря выходит
И попарно их выводит,
Чтобы остров тот хранить
И дозором обходить -
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
А сидит там князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон".
Царь Салтан дивится чуду.
"Коли жив я только буду,
Чудный остров навещу
И у князя погощу".
Повариха и ткачиха
Ни гугу - но Бабариха,
Усмехнувшись, говорит:
"Кто нас этим удивит?
Люди из моря выходят
И себе дозором бродят!
Правду ль бают или лгут,
Дива я не вижу тут.
В свете есть такие ль дива?
Вот идет молва правдива:
За морем царевна есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Молвить можно справедливо.
Это диво, так уж диво".
Гости умные молчат:
Спорить с бабой не хотят.
Чуду царь Салтан дивится -
А царевич хоть и злится,
Но жалеет он очей
Старой бабушки своей:
Он над ней жужжит, кружится -
Прямо на нос к ней садится,
Нос ужалил богатырь:
На носу вскочил волдырь.
И опять пошла тревога:
"Помогите, ради бога!
Караул! лови, лови,
Да дави его, дави...
Вот ужо! пожди немножко,
Погоди!.." А шмель в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.

Князь у синя моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь - поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
"Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?" -
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
"Грусть-тоска меня съедает:
Люди женятся; гляжу,
Не женат лишь я хожу".
- "А кого же на примете
Ты имеешь?" - "Да на свете,
Говорят, царевна есть,
Что не можно глаз отвесть.
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает -
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
Сладку речь-то говорит,
Будто реченька журчит.
Только, полно, правда ль это?"
Князь со страхом ждет ответа.
Лебедь белая молчит
И, подумав, говорит:
"Да! такая есть девица.
Но жена не рукавица:
С белой ручки не стряхнешь
Да за пояс не заткнешь.
Услужу тебе советом -
Слушай: обо всем об этом
Пораздумай ты путем,
Не раскаяться б потом".
Князь пред нею стал божиться,
Что пора ему жениться,
Что об этом обо всем
Передумал он путем;
Что готов душою страстной
За царевною прекрасной
Он пешком идти отсель
Хоть за тридевять земель.
Лебедь тут, вздохнув глубоко,
Молвила: "Зачем далеко?
Знай, близка судьба твоя,
Ведь царевна эта - я".
Тут она, взмахнув крылами,
Полетела над волнами
И на берег с высоты
Опустилася в кусты,
Встрепенулась, отряхнулась
И царевной обернулась:

Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Князь царевну обнимает,
К белой груди прижимает
И ведет ее скорей
К милой матушке своей.
Князь ей в ноги, умоляя:
" Государыня-родная!
Выбрал я жену себе,
Дочь послушную тебе.
Просим оба разрешенья,
Твоего благословенья:
Ты детей благослови
Жить в совете и любви".

Над главою их покорной
Мать с иконой чудотворной
Слезы льет и говорит:
"Бог вас, дети, наградит".
Князь не долго собирался,
На царевне обвенчался;
Стали жить да поживать,
Да приплода поджидать.

Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости.
Князь Гвидон зовет их в гости.
Он их кормит, и поит,
И ответ держать велит:
"Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?"
Корабельщики в ответ:
"Мы объехали весь свет,
Торговали мы недаром
Неуказанным товаром;
А лежит нам путь далек:
Восвояси на восток,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана".
Князь им вымолвил тогда:
"Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
Да напомните ему,
Государю своему:
К нам он в гости обещался,
А доселе не собрался -
Шлю ему я свой поклон".
Гости в путь, а князь Гвидон
Дома на сей раз остался
И с женою не расстался.

Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
К царству славного Салтана,
И знакомая страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.
Царь Салтан зовет их в гости,
Гости видят: во дворце
Царь сидит в своем венце.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Около царя сидят,
Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
"Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем иль худо?
И какое в свете чудо?"
Корабельщики в ответ:
"Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо,
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами;
Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом:
Белка в нем живет ручная,
Да чудесница какая!
Белка песенки поет
Да орешки все грызет;
А орешки не простые,
Скорлупы-то золотые.
Ядра - чистый изумруд;
Белку холят, берегут.
Там еще другое диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор -
С ними дядька Черномор.
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
А у князя женка есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает;
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
Князь Гвидон тот город правит,
Всяк его усердно славит;
Он прислал тебе поклон,
Да тебе пеняет он:
К нам-де в гости обещался,
А доселе не собрался".

Тут уж царь не утерпел,
Снарядить он флот велел.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Не хотят царя пустить
Чудный остров навестить.
Но Салтан им не внимает
И как раз их унимает:
"Что я? царь или дитя? -
Говорит он не шутя.-
Нынче ж еду!" - Тут он топнул,
Вышел вон и дверью хлопнул.

Под окном Гвидон сидит,
Молча на море глядит:
Не шумит оно, не хлещет,
Лишь едва-едва трепещет.
И в лазоревой дали
Показались корабли:
По равнинам Окияна
Едет флот царя Салтана.
Князь Гвидон тогда вскочил,
Громогласно возопил:
"Матушка моя родная!
Ты, княгиня молодая!
Посмотрите вы туда:
Едет батюшка сюда".

Флот уж к острову подходит.
Князь Гвидон трубу наводит:
Царь на палубе стоит
И в трубу на них глядит;
С ним ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой;
Удивляются оне
Незнакомой стороне.
Разом пушки запалили;
В колокольнях зазвонили;
К морю сам идет Гвидон;
Там царя встречает он
С поварихой и ткачихой,
С сватьей бабой Бабарихой;
В город он повел царя,
Ничего не говоря.

Все теперь идут в палаты:
У ворот блистают латы,
И стоят в глазах царя
Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Царь ступил на двор широкий:
Там под елкою высокой
Белка песенку поет,
Золотой орех грызет,
Изумрудец вынимает
И в мешочек опускает;
И засеян двор большой
Золотою скорлупой.
Гости дале - торопливо
Смотрят - что ж? княгиня - диво:
Под косой луна блестит,
А во лбу звезда горит:
А сама-то величава,
Выступает, будто пава,
И свекровь свою ведет.
Царь глядит - и узнает...
В нем взыграло ретивое!
"Что я вижу? что такое?
Как!" - и дух в нем занялся...
Царь слезами залился,
Обнимает он царицу,
И сынка, и молодицу,

И садятся все за стол;
И веселый пир пошел.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой
Разбежались по углам;
Их нашли насилу там.
Тут во всем они признались,
Повинились, разрыдались;
Царь для радости такой
Отпустил всех трех домой.
День прошел - царя Салтана
Уложили спать вполпьяна.
Я там был; мед, пиво пил -
И усы лишь обмочил.

1831

Художник - А.Куркин,  1961
     Сканирование иллюстраций: NVE

Lib.ru

__________________________________________________________

Пригодится. И картинки уж больно красивые.

Как отмечают российские этнографы, в русских заговорах, содержащих описание паломничества на «Тот Свет», конечным пунктом пути обычно выступает некий остров. Например, в известном заговоре от болезней говорится: «Пойду под восточную сторону к окияну-морю, на окияне-море стоит божий остров, на том острове лежит бел-горюч камень Алатырь, а на камени святый пророк Илия с небесными ангелами». А самые древние русские заговоры содержат и точное название этого острова - святой остров Буян, и уточняют, что на Буяне, лежит ещё и «инорокая» (то есть необыкновенная) змея Гарафена (или Скоропея).

После такой этнографической наводки учёным оставалось только понять, что такое «окиян-море», отыскать в нём заветный святой остров Буян с бел-горюч камнем Алатырем и царицей змей Гарафеной (Скоропеей).

С тем, что такое «океан-море», учёные разобрались довольно быстро. Благодаря гимнам ариев - древних выходцев с русского Севера. В своей работе «К ВОПРОСУ О МОРЕ В РИГВЕДЕ» известный российский этнолог Т.Я. ЕЛИЗАРЕНКОВА сообщает:
«Слово «sumudra» - обычно переводят в Ригведе как «море» или «океан» в зависимости от контекста… По представлениям ведийцев, море, или океан, существовало как на земле, так и на небе. Когда речь идёт о земле, на которой Индра установил космический порядок, убив змея Вритру, запрудившего реки, то упоминается, что реки весело побежали к морю, где сливались друг с другом. Когда же имеется в виду космос – изначальная водная стихия, из которой произошла жизнь, или же просто скопление небесной влаги, изливающейся на землю дождем, то значение «sumudra» передают как «океан».

Из этого убедительного этнографического объяснения следовало, что словосочетание «океан-море» служило в древности для обозначения места, где Небо сливается с Землёю. Для принятой «звёздной» поисковой логики это было 100% смысловым попаданием, так как этнографам было хорошо известно ещё и о существовавшей в древности вере тульских крестьян в то, что «на Пасху, в заутреню, когда праведники встают из гробов, Млечный Путь опускается на Землю и открывает дорогу в царствие Божие». Древняя вера именно туляков здесь важна принципиально, так как на Северо-Западе России вымя Небесной Молочной Коровы (то есть Млечного Пути) проецируется на землю прямёхонко на бассейн северо-русской реки Тулома, название которой с санскрита можно перевести как «Мать Тула».

Туляки значительно упростили учёным отыскание заветного русского острова на восточной стороне «океан-моря» (то есть проекции Млечного Пути на Землю), на «кисельном берегу» (то есть проекции созвездия «Орион» на Землю). Этот райский остров из русских сказок сохранился до наших дней. Он всё ещё существует! Остров, а, точнее, группа «райских» островов была найдена в Белом море, невдалеке от Соловков и Кузовского архипелага. А в Беловодье, на заветном острове том учёные без особого труда нашли и огромный яйцеобразный белый камень - «камень Алатырь», и рядом с ним лежащую каменную змею - «инорокую Гарафену», и большой каменный молот, с помощью которого, если верить древнейшему русскому народному преданию, Бог Сварог и Чернобог некогда сотворили НАШ и ТОТ мир. Подобно шлимановской Трое русские сказки в одночасье ожили.

Сначала даже видавшим виды учёным всё это казалось совершенно нереальным чудом. Чудом из чудес! Но теперь - это уже просто географический факт, который желающие могут не только, полагаясь на авторитет ученых, принять на веру, но и при большом желании взять и увидеть своими собственными глазами. Впервые о месторасположении острова сказочного русского рая и о методике его поиска при помощи проекций небесных созвездий на Землю, разработанной учёными из Международного клуба учёных, было официально сообщено в Русском Географическом Обществе на специальной научной конференции, состоявшейся 26 ноября 2006 года в Санкт-Петербурге.

Все о Гиперборее

А почему??!!

Наука служит бизнесу (бесу), наживе.
Поэтому "ученые" не видят очевидное и придумывают небылицы. попросту лгут и занимаются чепухой, чтобы сохранить свое положение и гранты.
Литературоведение сегодня абсолютно мертвая дисциплина.

Все родилось из "бездны вод"!
Мнится, художник это ненавязчиво подчеркивает сквозными арочными проемами над иллюстрациями, написанными морской синевой...

«Сказка о рыбаке и рыбке» при всей своей видимой простоте — один из самых сложных и загадочных пушкинских текстов, породивший множество споров и литературоведческих истолкований.  В этой сказке отразились философские и поэтические воззрения поэта, размышления о настоящем и будущем человечества, путях его духовного развития. А статья историка и писателя Владимира ЩЕРБАКОВА приглашает нас совершить путешествие в прошлое — в отдаленную предысторию пушкинской сказки, к ее мифологическим истокам..

Сказка — вымысел, и герои ее волшебные: оборотни и феи, говорящие
звери. Так я и относился некогда к известной пушкинской сказке о золотой рыбке — как к истории-притче в стихах, созданной по законам волшебного жанра.
В 1960-х годах произошло событие, которое заставило меня изменить позицию. Болгарский археолог Т.Иванов опубликовал снимки бронзовой пластины, найденной среди других древностей в Северо-Западном Причерноморье. На пластине "изображена полуфигура женщины в подпоясанном хитоне с украшениями на руках, — писала о находке искусствовед М.М.Кобылина.
Ее волосы распущены, пышной массой падают на плечи, на голове корона; на уровне живота изображена рыба; руки ее симметрично подняты вверх, ладонями к зрителю — в жесте обращения к небу"
свидетельствовало о том, что эта женщина — богиня, пришедшая из древности. Когда я узнал об этой находке, меня поразило имя богини, названное Т.Ивановым, — Анахита. Ведь богиня Ардвисура Анахита (авест. могучая, беспорочная») хорошо известна в древнем Иране, Средней Азии, ее портрет дан в Авесте — древнейшем памятнике письменности
ариев! «Дева прекрасная, сильная, стройная, высоко подпоясанная, прямая, знатного рода, благородного», — говорит о ней один из гимнов этой священной книги — «Ардвисур-Яшт». Она богиня священных вод, и с ней рядом изображена, естественно, рыба — ее второй образ: разумеется, для богини вод не составляет труда обернуться рыбой в случае необходимости. Позднее увидели свет и отечественные находки того же рода...
В пушкинской сказке очень важна деталь: старуха оказалась у разбитого корыта после того, как заставила своего старика передать рыбке, что она хочет быть владычицей морской, причем сама золотая рыбка должна служить ей на посылках. Это не просто реакция рыбки это ответ богини, место которой хотела занять старуха, к тому же превратив богиню в свою служанку. Но действительно ли в пушкинской сказке речь идет о владычице вод Анахите? Какими путями богиня пришла в Россию, став героиней сказки да еще столь поздней по времени? Эти вопросы до поры оставались нерешенными.Александр Пушкин так много поведал в своих сказках, что они вызвали к жизни нескончаемую череду исследований и комментариев. И все же, как сейчас представляется, все яснее за волшебством строф проступает нечто поразительное — картины и образы древнейшей праславянской мифологии двухтысячелетней давности.
Двадцать веков отделяют нас от эпохи Боспорского царства на черноморских и азовских берегах, духовная жизнь которого — к величайшему изумлению автора этих строк — оказалась отраженной в Сказке о рыбаке и рыбке». Трудно было сразу в это поверить. Ведь Боспорское царство — ровесник Рима и Эллады! Цицерон назвал греческие города-государства Северного Причерноморья каймой, подшитой к обширной ткани варварских степей». Земли Боспорского царства охватывали не только «кайму», но и «ткань»: в его состав входили и области, населенные синдо-меотскими племенами Прикубанья и царскими скифами Крыма-Киммерии. Религия Боспорского царства сочетала в себе культы греческих и местных богов.Здесь почитали богиню вод Анахиту. Священным животным Анахиты являлась рыба — золотая рыбка, та самая...
Находки археологов помогли перевести высказанное предположение из области гипотез в разряд научно установленных, доказанных фактов. На боспорских землях найдены рельефы и изображения древнеарийской богини вод с рыбой или двумя рыбами в руках. И эти рыбы не простые, а божественные, они являются как бы ее вторым образом...
Обратимся теперь к анализу самой пушкинской сказки. Давно уже пушкиноведами установлено, что при написании своих сказок поэт наряду с русским фольклором использовал и мифологические традиции, сложившиеся в Западной Европе. Когда-то считалось, к примеру, что начало пушкинской «Сказке о рыбаке и рыбке» (1833) положила русская народная сказка, известная по записи в собрании А.Н.Афанасьева (1855—1863), с тем же, кстати, заглавием. Затем было высказано мнение прямо противоположное: как раз произведение поэта послужило источником сказки в сборнике Афанасьева. Нет прямых свидетельств того, что образ золотой рыбки был навеян поэту рассказами его няни Арины Родионовны. Это не исключено, хотя и встречает возражения у филологов.
Дело в том, что пушкинские черновики сохранили первоначальную редакцию его сказки, где речь шла и о пожелании жадной старухи «быть Римскою папой», — как в немецкой сказке из сборника братьев Гримм. Книга сказок братьев Гримм, изданная в Париже в 1830 году на французском языке, была в библиотеке поэта. Но заметим — и русская, и немецкая истории золотой рыбки восходят к праславянским, скифским и сарматским древностям. В эпоху Великого переселения народов в первых веках нашей эры древнее предание о рыбке-волшебнице покидает пределы Северного Причерноморья. Века спустя мы встретим ее в немецких, шведских, французских, молдавских сказках, не говоря уже о южно- и западнославянских — хорватских и других... Братьями Гримм «Сказка о рыбаке и его жене» была записана в Померании, которую издавна населяли славяне. Как предполагают фольклористы, это славянская сказка, перешедшая в германский фольклор. Ее славянскую первооснову и попытался воссоздать Пушкин в своей «Сказке о рыбаке и рыбке».
По классификации В.Я.Проппа («Морфология волшебной сказки», 1947), пушкинская золотая рыбка относится к особой разновидности сказочных героев — «волшебным помощникам».
Сказочных «помощников», выполняющих волшебным образом желания героев и героинь, превеликое множество в произведениях мирового фольклора, но аналог золотой рыбке — божественной, неповторимой — мне среди них найти не удалось. В сказке братьев Гримм в роли золотой рыбки выступает обычная камбала. Но ни камбала, ни другие породы рыб, известные по зарубежным сказкам, не дают представления об этом древнем мифологическом образе. Золотая рыбка выглядела иначе. Как же?
Теперь ответы на этот вопрос дают упоминавшиеся уже раскопки древних городов Боспора. Один из них — Танаис, Тана, основанный в III веке до нашей эры в устье Дона боспорскими правителями из скифо-иранской династии.

Рельеф из Танаиса изображает богиню священных вод Анахиту, ее руки подняты до уровня груди, в каждой по рыбе размером примерно с человеческую ладонь. Рельеф из Танаиса обнаружен не так давно в хранилище Новочеркасского музея краеведения (Ростовская область) исследовательницей А.И.Болтуновой. Находка терракотовой рыбки тоже сравнительно недавняя — публикация о ней появилась в печати в 1970 году. Терракотовая фигурка из Северного Причерноморья I века до нашей эры дает гораздо более отчетливое представление о воспетой поэтом обитательнице морских глубин. У терракотовой рыбки большие, почти идеально круглые глаза, прижатые к корпусу верхний и нижний плавники, передающие стремительное движение, и закругленный хвост. Корпус рыбки необычный, почти ромбический. Все вместе создает впечатление энергии, силы и вместе с тем — изящества, грации. Мне не приходилось встречать таких очертаний у реальных рыб. Возможно, прообраз ее следует искать вовсе не в подводном мире, а в небесах. Эпитетом «золотой» в мифологии и фольклоре наделяется все чудесное, связанное с идеей божественного, а также с символикой света, солнца, месяца. Солнце представлялось древним людям золотой рыбой, переплывающей небосклон, — лишь в позднейших мифах оно преобразовалось в золотую ладью солнечного бога. « "Из ворот в ворота лежит щука золота"; говорится в русской загадке о солнечном луче. Так что, может быть, золотая рыбка — это отражение солнца на поверхности воды, нерукотворный — и потому священный для древних — образ небесного светила.Кстати, древние иранцы считали, что Анахита покровительствует не только небесной влаге — дождю, как богиня вод, но и солнцу — небесному огню, как супруга солнцебога Митры и дочь Ахура-Мазды — Божественного Света...
Размышляя об этом, нельзя не отметить бросающуюся в глаза странность созданного поэтом образа. Привычно и естественно, когда морской царь распоряжается в своей собственной стихии — на дне морском он волен даже закатывать пиры. Но когда золотая рыбка в мгновение ока создает избы и барские хоромы на суше, а затем целые царские дворцы, то это воспринимается, говоря современным «чисто деловым» языком, как выход за рамки своих полномочий. Даже с учетом того немаловажного факта, что рыбка — божественная и представляет совершенно полномочно богиню священных вод Анахиту. Это и есть та внешняя странность «Сказки рыбаке и рыбке», о которой надо сказать особо, ведь древние четко разграничивали функции различных богов, и, скажем, римский Нептун со своим трезубцем владычествовал на море, в границах своих законных владений. Так что же случилось с золотой рыбкой и почему ее роль вдруг оказалась такой глобальной, всеобъемлющей? Как объяснить выполнение золотой рыбкой, или, точнее,морской, водяной богиней в ее обличье, чисто «наземных» требований старухи, ставшей с ее помощью и столбовой дворянкой, и коронованной особой? Ведь эти сухопутные дела вроде бы вне ведения богини вод. Чтобы понять это, перенесемся — к сожалению, только мысленно — в то отдаленное время, по сравнению с которым даже начало летописания на Руси кажется совсем недавним. Одной из важнейших статей боспорского экспорта была рыба, в основном осетровые, очень ценившиеся в Греции. Осетр даже украшал боспорские монеты. Но в основном наши предки на Дону и в Причерноморье занимались земледелием, ведущими культурами были пшеница, просо, ячмень, и на монетах Боспорского царства часто изображался пшеничный колос. Здесь выращивали сливу, алычу, грушу, гранат, яблоню, виноград — не случайно один из древних поселков Боспора назывался Кепы, буквально — «сады».
А покровительствовала земледельцам и садоводам Боспора... богиня Анахита, хранительница Ардви — источника всемирных вод, стекающих с вершины первозданного горного кряжа в Божественном царстве Света; древние арии верили, что священные воды эти дают начало всем водам и рекам на земле, питающим сады и поля, и поэтому богиня вод Анахита считалась у них также и покровительницей плодородия. Родственные иранским ариям скифы чтили ее под именем Аргимпасы. Иранским происхождением боспорской царской династии Спартокидов, их принадлежностью к высшей аристократии царских скифов обусловлена связь прижизненного культа правящих боспорских монархов с главным божеством официального боспорского пантеона — Афродитой Уранией Апатурой (авест. апа — «вода», атар — «огонь») — греческим эквивалентом иранской Анахиты и скифской Аргимпасы.Задолго до эпохи создания Авесты, в ХII—XI тысячелетиях до нашей эры и в последующие века Анахиту знали в Малой Азии как Анаитис/Анатис, Мать богов. Золотая рыбка народных сказок,
представлявшая это древнее божество, сохраняла власть Великой Матери-богини — Анаитис-Анахиты — в разных ее ипостасях.У славян имя древней арийской богини священных вод было табуировано и заменялось эпитетом-иносказанием Мокошь, Мокрешь, Макуша (от мокрый, мокнуть). Из дней недели ей, как и иранской Анахите, была посвящена пятница. В христианскую эпоху ее культ слился с почитанием святой Параскевы Пятницы (день памяти — 14/27 октября). Кстати, на авторской рукописи «Сказки о рыбаке и рыбке» стоит дата: «14 окт(ября) 1833»...
Таким образом, сказка А.С.Пушкина — не просто прекрасные стихи, всем нам памятные с детства. Это поэтическая реконструкция образов и сюжетов древнейшей мифологии ариев — скифов и праславян, уходящей своими истоками в еще более отдаленную, незапамятную глубь тысячелетий.
Вместе с людьми совершали дальние вояжи не только образы и сюжеты сказок, но и изделия мастеров. Переносились за тысячи километров и сами художественные традиции. Вещи и украшения из древних могильников и городищ свидетельствуют о переселениях с Нижнего Дона на север — до поймы Оки, а затем и еще дальше, вплоть до Вятки. После знакомства с подобными находками приходишь к заключению, что сказка А.С.Пушкина о рыбаке и рыбке действительно строится по законам древней мифологии наших предков. Но разглядеть или угадать волшебный образ в его существенных чертах в начале ХIХ века удалось лишь поэту — археология тогда еще хранила молчание на сей счет...
Столицей Боспорского царства был город Пантикапей (современная Керчь). Будущий автор «Сказки о рыбаке и рыбке», находясь в Южной ссылке, посетил его 25 августа 1820 года. Воображенью край священный», — вспоминал он в «Путешествии Онегина» (1830) о «брегах Тавриды», о Керчи-Пантикапее.Морем приехали мы в Керчь, — писал он брату Льву тогда, в 1820-м. — Ряды камней, ров, почти сровнявшийся с землею, — вот все, что осталось от города Пантикапей. Нет сомнения, что много драгоценного скрывается под землею, насыпанной веками».

Произведения А.С. Пушкина имеют многослойную смысловую структуру, и, конечно, в таком коротком фильме невозможно описать и малой части тех Знаний, что оставил нам Поэт.

Моя родословная.Ответ на обвинения Пушкина в аристократизме (в статьях Полевого и Булгарина). Идея, выраженная в стихотворении и множестве других, аналогичных высказываний Пушкина, противопоставлявшего новой знати родовитое дворянство и свой древний род в частности, состоит в том, что если предки новой знати сделали карьеру лакейством, придворной службой, перебежкой из вражеской армии и т. д. — то предки Пушкина всегда отличались независимостью, честью, воинской доблестью, верностью убеждениям, оппозиционным духом. Непосредственным поводом к написанию стихотворения послужила заметка Булгарина в фельетоне «Второе письмо из Карлова на Каменный остров» («Северная пчела», 1830, № 94, от 7 августа) — о поэте в Испанской Америке, подражателе Байрона, который вел свою родословную от негритянского принца, тогда как на самом деле его предок был куплен шкипером за бутылку рома. Пушкин сам разъяснил спустя год в письме к Бенкендорфу от 24 ноября 1831 г. (т. 9) связь «Моей родословной» с этой статьей. В ответ Пушкин набросал эпиграмму, которая была им впоследствии прибавлена к тексту «Моей родословной» в качестве «Постскриптума»; среди стихов первого чернового варианта эпиграммы был такой отрывок:

Говоришь: за бочку рома;
Не завидное добро.
Ты дороже, сидя дома,
Продаешь свое перо.

Тогда же написал Пушкин и прозаическую заметку:

«В одной газете (почти официальной) сказано было...» (т. 6 <в «Опыте отражения некоторых нелитературных обвинений» — В.Л.>).

В первом перебеленном автографе «Моей родословной» был эпиграф:
Je suis vilain et très vilain,
Je suis vilain, vilain, vilain, vilain.

Béranger 1).

Перевод:

Я простолюдин, совсем простолюдин,
Я простолюдин, простолюдин, простолюдин.
        Беранже. (Франц.)

Этот эпиграф заимствован из песни Беранже «Le Vilain».

Второй и третьей строфам соответствуют мысли Пушкина в незаконченной повести «Гости съезжались на дачу...» (т. 5). Стихи 5—8 имеют в виду разночинцев, получивших дворянство или на государственной службе (офицер, асессор, академик), или за особые отличия, отмеченные тем или иным орденом (Я по кресту не дворянин).

Строфа Не торговал мой дед блинами... имеет резко памфлетный характер, непосредственно задевая влиятельнейших представителей правящей аристократии: торговал блинами до своего возвышения князь А. Д. Меншиков, ближайший сотрудник Петра I; правнук его, А. С. Меншиков (1787—1869), был другом Николая I, начальником главного морского штаба, членом Государственного Совета;

ваксил царские сапоги граф П. П. Кутайсов, бывший камердинером Павла I; сын его, гр. П. И. Кутайсов (1782—1840), — сенатор;

пел с придворными дьячками граф А. Г. Разумовский, взятый императрицей Елизаветой Петровной в любовники из простых певчих, а затем ставший ее мужем; среди многочисленного семейства Разумовских племянник его, Ал. Кир. Разумовский (1748—1822), был министром народного просвещения, лично хорошо известным Пушкину с лицейских времен;

прыгнул из хохлов в князья А. А. Безбородко, сын малороссийского генерального писаря; он был возвышен Екатериной II, которая присвоила ему сперва графское достоинство, а затем и титул светлейшего князя;

беглым солдатом австрийских пудренных дружии был дед Петра Андреевича Клейнмихеля (1793—1869),генерал-адъютанта, снискавшего расположение Аракчеева, Александра I и Николая I за действия свои по управлению военными поселениями. Содержание строф IV—VII было изложено в 1834 г. Пушкиным в т. наз. родословной Пушкиных и Ганнибалов <«Начало новой автобиографии» — В.Л.> (см. т. 7).

Нижегородский мещанин — Кузьма Минин.

Страдальца сын — царь Михаил Федорович Романов, отец которого, насильно постриженный Борисом Годуновым в монахи, большую часть жизни провел в плену и в ссылке.

С Петром мой пращур не поладил — Федор Пушкин был казнен в 1697 г. за участие в заговоре Циклера.

Князь Яков Долгорукой — см. прим. к стих. «Стансы».

Мой дед, когда мятеж поднялся — Лев Александрович Пушкин за противодействие восшествию на престол Екатерины II был посажен в крепость после дворцового переворота 1762 г.

Как Миних верен оставался — фельдмаршал Миних безуспешно пытался организовать сопротивление Екатерине II во время переворота 1762 г. Как и Л. А. Пушкин, он оставался сторонником Петра III.

Я Пушкин просто, не Мусин — противопоставление двух ветвей одного и того же рода, одна из которых захирела, а другая, Мусины-Пушкины, получив графство, вошла в придворную аристократию.

Фиглярин — прозрачное изменение фамилии Булгарина, основанное на созвучии и характеризующее Булгарина как шута, человека, лишенного чувства собственного достоинства. Это прозвище Булгарина утвердилось в эпиграммах 20-х и 30-х гг.

Сей шкипер — Петр I.

И был отец он Ганнибала, // Пред кем средь чесменских пучин // Громада кораблей вспылала // И пал впервые Наварин — Ганнибал, Иван Абрамович (1731—1801), генерал-поручик; в 1770 г. принял участие в морском походе в Архипелаг, возглавил покорение Наварина, взорвал на воздух весь турецкий флот, укрывшийся в Чесменской бухте.

...в семье своей почтенной — Булгарин был женат на девице из публичного дома, племяннице содержательницы этого дома.

Он?.. он в Мещанской дворянин — Мещанская улица в Петербурге — средоточие публичных домов.

Спустя год после написания «Моей родословной» Пушкин послал стихотворение Бенкендорфу, который сообщил поэту мнение Николая I: в стихах «много остроумия, но более всего желчи. Для чести его пера и особенно его ума будет лучше, если он не станет распространять их» (подлинник по-французски; см. Акад. изд. Собр. соч. Пушкина, т. XIV, стр. 247 и 443).

* * *

РОДОСЛОВНАЯ МОЕГО ГЕРОЯ

(ОТРЫВОК ИЗ САТИРИЧЕСКОЙ ПОЭМЫ)

Начнем ab ovo:[1]
‎Мой Езерский
Происходил от тех вождей,
Чей в древни веки парус дерзкий
Поработил брега морей.
Одульф, его начальник рода,
Вельми бе грозен воевода
(Гласит Софийский Хронограф).
При Ольге сын его Варлаф
Приял крещенье в Цареграде
С приданым греческой княжны.
От них два сына рождены,
Якуб и Дорофей. В засаде
Убит Якуб, а Дорофей
Родил двенадцать сыновей.

Ондрей, по прозвищу Езерский,
Родил Ивана да Илью
И в лавре схимился Печерской.
Отсель фамилию свою
Ведут Езерские. При Калке
Один из них был схвачен в свалке,
А там раздавлен, как комар,
Задами тяжкими татар.
Зато со славой, хоть с уроном,
Другой Езерский, Елизар,
Упился кровию татар,
Между Непрядвою и Доном,
Ударя с тыла в табор их
С дружиной суздальцев своих.

В века старинной нашей славы,
Как и в худые времена,
Крамол и смут во дни кровавы
Блестят Езерских имена.
Они и в войске и в совете,
На воеводстве и в ответе[2]
Служили доблестно царям.
Из них Езерский Варлаам
Гордыней славился боярской;
За спор то с тем он, то с другим,
С большим бесчестьем выводим
Бывал из-за трапезы царской,
Но снова шёл под тяжкий гнев
И умер, Сицких пересев[3].

Когда от Думы величавой
Приял Романов свой венец,
Как под отеческой державой
Русь отдохнула наконец,
А наши вороги смирились, —
Тогда Езерские явились
В великой силе при дворе,
При императоре Петре…
Но извините: статься может,
Читатель, вам я досадил;
Ваш ум дух века просветил,
Вас спесь дворянская не гложет,
И нужды нет вам никакой
До вашей книги родовой.

Кто б ни был ваш родоначальник,
Мстислав, князь Курбский, иль Ермак,
Или Митюшка целовальник,
Вам всё равно. Конечно, так:
Вы презираете отцами,
Их славой, честию, правами
Великодушно и умно;
Вы отреклись от них давно,
Прямого просвещенья ради,
Гордясь (как общей пользы друг)
Красою собственных заслуг,
Звездой двоюродного дяди,
Иль приглашением на бал
Туда, где дед ваш не бывал.

Я сам — хоть в книжках и словесно
Собратья надо мной трунят —
Я мещанин, как вам известно,
И в этом смысле демократ;
Но каюсь: новый Ходаковский[4],
Люблю от бабушки московской
Я толки слушать о родне,
О толстобрюхой старине.
Мне жаль, что нашей славы звуки
Уже нам чужды; что спроста
Из бар мы лезем в tiers-état[5],
Что нам не в прок пошли науки,
И что спасибо нам за то
Не скажет, кажется, никто.

Мне жаль, что тех родов боярских
Бледнеет блеск и никнет дух;
Мне жаль, что нет князей Пожарских,
Что о других пропал и слух,
Что их поносит и Фиглярин,
Что русский ветреный боярин
Считает грамоты царей
За пыльный сбор календарей,
Что в нашем тереме забытом
Растёт пустынная трава,
Что геральдического льва
Демократическим копытом
Теперь лягает и осёл:
Дух века вот куда зашёл!

Вот почему, архивы роя,
Я разбирал в досужный час
Всю родословную героя,
О ком затеял свой рассказ,
И здесь потомству заповедал.
Езерский сам же твёрдо ведал,
Что дед его, великий муж,
Имел двенадцать тысяч душ;
Из них отцу его досталась
Осьмая часть, и та сполна
Была давно заложена
И ежегодно продавалась;
А сам он жалованьем жил
И регистратором служил.
(1836)

Примечания

«Родословная моего героя» является извлечением из поэмы «Езерский» (см. т. 3), напечатанным Пушкиным в виде отрывка. Здесь вновь поднята тема о судьбах русского дворянства, которую Пушкин неоднократно обсуждал в прозе и в стихотворении «Моя родословная».

1. ↑ С самого начала (буквально — от яйца) (лат.)
2. ↑ В посольстве. (прим. Пушкина).
3. ↑ Пересесть кого — старинное выражение, значит занять место выше. (прим. Пушкина).
4. ↑ Известный любитель древности, умерший несколько лет тому назад. (прим. Пушкина).
5. ↑ Третье сословие (франц.)

Род Пушкиных -  древнейший дворянский род, известный с 11 века. Основатель рода - "муж честен" Ратша (Рача). Один из потомков Ратши - Григорий Пушка; от сыновей его Александра и Константина пошли в начале XV в. Пушкины.
Известны Пушкины - воины, бояре, царедворцы, дипломаты, а с XVIII в. и литераторы. XIX в. дает блистательное имя - А.С.Пушкин.
Память предков для Пушкина была не только историей его рода, но и историей России. Словно далеко забегая вперед и пытаясь предостеречь своих потомков, чем может грозить им забвение своего прошлого, Пушкин написал стихотворение, в какой-то мере пророческое.

Два чувства дивно близки нам -
В них обретает сердце пищу -
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва,
Как ...пустыня...

Отредактировано Светлана Большакова (2012-11-08 14:05:13)

Реквием

В нем жили Моцарт и Сальери,
Касались руки облаков,
И струны невские гудели
Под молоточками веков.

Укрыться от бессмертья вьюгой,
У Черной речки взаперти,
Пытались вместе оба друга-
Врага, но замело пути.

Когда душа еще клубилась
И вспоминала оны дни,
То к ней в бездонности явились
Двуликим Янусом - они.