О новейшем литературно-философском направлении вневизм
…И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог-изобретатель…
А.С.Пушкин
О новейшем литературно-философском направлении или вне-речении вневизм, презентации которого прошли на семинарах Экспериментальной литературы и критики Санкт-Петербургского отделения СП России на Звенигородской 22, говорить просто и нелегко одновременно. «Казалось бы, безумие в наше время раздробленности и хаоса заявлять о попытке целостного взгляда на мир, – отмечала «Литературная Россия» №7 от 19.02.2010 г.), – тем более взгляда извне, со стороны мира непроявленного, в мир материи. “Я не своё тебе открою, но бред пророческий духов”, – писал Тютчев, великий духовидец. Элементы вневизма существовали всегда: сюда можно отнести жанр пророческого откровения, медитативной лирики, философской поэзии.
Его проявление совпало со 100-летием кризиса идей символизма в России, когда Вяч. Иванов и А.Блок констатировали завершение его, оставляя заветы символизма как невоскресшее доселе зерно: «Впиваясь взором в высоту, найдём ли мы в этом пустом небе след некогда померкшего золота?.. Художник должен быть трепетным в самой дерзости, зная, чего стоит смешение искусства с жизнью, и оставаясь в жизни простым человеком» (А.Блок, «О современном состоянии русского символизма», Апрель 1910 г.).
Мне кажется, что я не здесь, а вне… –
написалось у автора статьи почти два десятилетия назад, когда казалось, что на смену позитивисткому взгляду на мир придёт новое видение, и поэзия непременно отразит горизонты беспредельного, путь к которому возможен при помощи «шестого чувства» (Н.Гумилёв). Тогда и был «задуман» – или «нашептан» – свыше путь к новому направлению, в котором, возможно, проявится несбывшееся, невоплощённое, отчасти предугаданное, как в русской сказке: пойди туда, не знаю куда, найди то, неизвестно что, ради чего – неведомо…
Вне – корневая суть, частица, и в то же время апостроф вневизма, в его названии – аббревиатура взгляда Из Вне В Мир. Он призывает искать новое как в традиции, так и вне её. Его термин – не «устойчивое» понятие, но сквожение, зияние вертикали духа. Элементы протовневизма существовали всегда – и для писателя, и для читателя, его со-творца. «Читал ли он их по скважинам, как надобно читать стихи?» – вопрошает набоковский персонаж в «Даре». Человек неведомо или осознанно стучится в синие стены бытия, и ему окликается на стук неведомое ещё зияние пустоты, «откуда, может быть, кое-что долетает до слуха больших поэтов, пронзая наше бытиё потусторонней свежестью – и придавая искусству как раз то таинственное, что составляет его невыделимый признак» (В.Набоков, «О Ходасевиче», некролог). Но существует и скважина в зиянии, отголосок двоимой бездны, «полость в полой пустоте» (А.Филимонов, «Больной проспект»), – мир вне, потусторонность, которая, возможно, никогда не будет проявлена. Дерзкий путь к ней, завещанный мировой культурой – через «Лазейки для души, просветы в тончайшей ткани мировой» (В.Набоков, «Как я люблю тебя»).
Новое направление парадоксально, ибо приотворяет неизрекаемую новизну на основе традиции, к «материи» нераскрытого пока художественного текста, и отсюда его новый, необычный порой язык. И в тоже время оно глубоко коренится в традиции всей русской и мировой культуры. Владислав Ходасевич писал в статье «Литература в изгнании»: «Дух литературы есть дух вечного взрыва и вечного обновления… Литературный консерватор есть вечный поджигатель огня, а не его угаситель». Именно такого импульса в развитии не хватает отечественной словесности, которая одним представляется органичным явлением, отражающим время, другим – тупиковым и безблагодатным, но большинство сходятся во мнении: дальнейшее развитие и движение невозможно, дескать, почти всё уже сказано и написано. «Провокаторская ирония» (Блок) постмодернизма, уравнивающего все детали и части мира в «карнавальности» разлагающихся материи и осколках мёртвой культуры, якобы тому подтверждение.
Причиной сегодняшнего кризиса литературы – царящего уже два десятилетия, на мой взгляд, является отрыв от традиции, от духовных корней русской литературы, от её больших задач и всеобъемлющих образов, которые не были статичны. Об утрате такого целостного видения и отражения мира сожалел Пушкин, восхищаясь стихами Державина. Оценивая роль символистов в воскрешении мёртвых слов, П.Флоренский писал: «язык стал у нас только вещью, системой условных знаков в раз навсегда отлитых, мёртвых и лишённых собственной жизни, собственного движения, собственной силы, собственной ценности формах. Вследствие это речь стала формальной: безжизненной, нетворческой, скучной. Символисты преувеличенным жестом указали на творческую стихию речи, на воссоздание слова в каждом единичном акте творения, на законность словотворчества, поскольку оно формируется согласно общему стилю и природе данного языка. Для многих с тех пор открылись жизнь слова, его красота, его ценность. Слово перестало быть только внешним знаком сообщения, сигналом, а приобрело характер художественного произведения («каждое слово есть художественное произведение» – А.Потебня) («Контекст», 1991, С. 93).
Как пишется в «Манифесте» и «Фрагментах» вне-течения («Эдита», Германия, вып. 2(40) 2010 г., там же представлены произведения вневистов), вневизм воссоединяет разрозненные части традиции в едином потоке обновления. Вневизм представляет ещё неявленные миру слова и идеи слов, но не чуждается архаизмов, ибо в здании русской поэзии важен каждый камень. Он вступает в диалог с лучшими представителями человеконеба. Так, Арсений Тарковский, прозревавший мир «С той стороны зеркального стекла», писал о своих горних соратниках:
Вы, жившие на свете до меня,
Моя броня и кровная родня
От Алигьери до Скиапарелли,
Спасибо вам, вы хорошо горели
Вернуть живое движение речи через взгляд извне в подлинной, а не мнимой, «формальной» традиции, – одна из задач вневизма. Проявившегося ровно через сто лет после того, как символисты «отреклись» от своего символа веры. Возможно, они видели перед собой почти недостижимые цели – не легче ли, право, сочинять стихи просто так, на случай, не задумываясь о божественной природе Речи и не пытаясь её осмыслить?..
«К одному исполинскому оку… Наконец-то сведён человек» – писал Владимир Набковов («Око», 1939), с такой точки зрения вне начиналась поэзия Ломоносова, где стирается грань между мирами и человек выходит за свою оболочку, прозревая за мириадами звёзд – «солнце мира» (Фет), которое сродни «солнцу любви» Вл.Соловьёва.
Лучезоркость символа дарована вне. Возможно, именно оттуда, со взглядом обочь, окромя – из-за края нашей мысли, он подлинно расцветает во всей многогранности. Таков императив вневизма.
Ломоносов предложил термин «далековатость», которая сродни «отрешённости» немецкого философа М.Хайдеггера и «крайствованию» вневизма, когда из «мрачной бездны на краю» (Пушкин) взыскуется отклик, ибо «имеющий ухо да услышит»… Вневизм обращается к темам утраченным и полузабытым – Вечной Женственности, вестничества, Логоса, соотношения и взаимодействия «языческих» и христианских элементов культуры, месте человека во Вселенной не как покорителя природы, но её совопросника.
В подлинно космической поэзии (не имеющей ничего общего с технократическим «покорением» внеземных пространств), Логос предстаёт лишённым оков материи, вне земной оболочки, тоскуя по человеку и свободе творческого воплощения в произведения искусства. И эта «блаженная тоска» (Гёте) – свойство больших поэтов – взаимна:
Святая ночь на небосклон взошла,
И день отрадный, день любезный,
Как золотой покров, она свила,
Покров, накинутый над бездной.
И, как виденье, внешний мир ушел...
И человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастию темной.
На самого себя покинут он —
Упразднен ум, и мысль осиротела —
В душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела...
И чудится давно минувшим сном
Ему теперь всё светлое, живое...
И в чуждом, неразгаданном ночном
Он узнает наследье родовое.
Возможно ли страстное обращение к Вечности?..
Устами движет Бог; я с ним начну вещать,
я таинства свои и небеса отверзу,
свидетельства ума священного открою.
Я дело стану петь, несведомое прежним! –
таков перевод Ломоносовы монолога Пифагора из книги «Превращения» Овидия.
Поистине, «Восторг внезапный ум пленил!» (Ломоносов, Ода… на взятие Хотина», 1739) пред озареньем вневизны, и это ощущение полнокровно для поэта любого времени!
О это ощущенье вне,
В себе хранимое с рожденья,
Как пляска в собственном огне,
Как радотворчество, раденье
О радости вокруг, где тьма
Ещё не высвечена небом?..
Маргарита Токажевская
Во вневизме теория и практика диалектически нераздельны, и об этой демонстрации нового метода, добавленного к интертекстуальному, сравнительному анализу, свидетельствует Сборника критики и литературоведения Ольги Соколовой «Взгляд извне». Книга Германа Ионина «Апокалипсис», состоящая из повестей, в том числе и давшей ей название, а также поэмы «Преодоление», иллюстрированная картинами его отца, известного художника Николая Ионина, о страстном диалоге отца и сына – второй трагически ушел прежде первого, и проявленность инобытия в нём едва ли не ярче мира нашей сквозимой реальности:
Всё недосмотренное мной
И всё не понятое мною
Перебегает в мир иной
Буквально за моей спиною.
А мне положено и впредь
Спокойнее и откровенней
Своё небытиё иметь
Для этих умерших мгновений.
………………………………….
И всё же надо как-нибудь
Возобновить на этом свете
И в бытиё моё вернуть
Галактики пустые эти.
Вневизм мог возникнуть только в Петербурге, городе разряженной материи, где Нева словно подтверждает мысль о реке вечной творческой жизни и непреходящего обновления.
Нельзя не отметить литераторов и мыслителей, примыкающих к течению и вносящих новое в его концепцию, как своими произведениями, так и теорией. . Это люди, живущие в разных городах и странах: Евгений Лейзеров, Александр Давыдов, Татьяна Эпп, Лариса Бесчастная, Николай Третьяков, Йозеф Баронас, Михаил Куденко, Галина Владимирова, Николай Дадонов, Викентий Зимнев (философ, в чьём имени и фамилии аббревиатура течения, полупотусторонний двойник направления), Евгений Антипов, Галина Илюхина, Андрей Романов, Ольга Стукова, Александра Таан, Алексей Ахматов и его «Молодой Петербург»…
Показательно сообщество вневизма в одном из блогов интернета.
Цель публикаций на сайте (ещё одно знамение не осознаваемого нами покуда во всём драматизма перехода от книжной литературы к электронной) – не просто иллюстрирование идей вне-направления, но проецирование их в художественное творчество, которое, в свою очередь, обогащает теорию непредсказуемостью и новизной..
Журнал поэзии «Окно», уделяющий внимание идеям новых направлений, откликнулся на статью о вневизме на своих страницах: «Строка может быть вещей, может быть, станет вечной, строка не станет вещью. Как ни складывай, если ты думаешь, что способен делать это сам, без помощи сил вселенского разума, ты проиграешь…» (Юрий Семилетников).
Вневизм лежит в основе концепции альманаха «Синь апельсина» (редактор О.Н.Соколова). 23-летний филолог из Самары Марина Исаева пишет: «Лирический герой или лирический субъект Вневизма проходит путь от темноты к свету, находясь в какой-то момент на уровне тени, которая спадает с взора и открывает тем самым истинную картину бытия, незамутнённую фальшивыми ценностями, замаскированными ошибками и прочим.
В стихотворении «Слово» Николай Гумилёв утверждал: «Мы ему поставили пределом // Скудные пределы естества». Любая доктрина, изначальная установка есть идеологическая и рабская для слов, отрицающая подлинную иерархию, и в этой карнавальной подмене, где слово выступает инструментом, для «полезных» и правильных» функций, лежит изначальное зло, приводящее к гибели сущего, к мертвечине слов и текстов. Свобода слова подменяется своеволием в мире материи, какие бы благие цели ставили перед собой те, кто пытается узурпировать сей бесплотный элемент.
Предчувствие предвоплощения Слова – сиянием которого уже озарены чуткие души, пробует передать современный автор и исследователь:
Стремящейся сквозь бездну лет,
Дробящей мир на мрак и свет,
На явь и воплощенье в знаке.
Душа почувствовала свет,
Который уже есть, но нет
Его земного воплощенья…
Александр Гущин
Ирина Важинская и Юрий Шестаков словно вступают в заочный диалог, перекликаясь на тех глубинах, где меркнет обычное человеческое сознание:
Во мне –
этой речки теченье,
зовущей к покою невнятно…
Но если я лишь отраженье
природы,
тогда непонятно,
зачем,
заодно с нею мысля,
вдруг выдумал зримую небыль:
отчаянно-синие листья
на фоне зеленого неба!
Юрий Шестаков
Так напряженно молчаливы
замерзшие потоки вод,
так четко отраженье ивы
впечатано в глубокий лед,
так зрима связь миражных веток
с ветвями явного куста,
что чудится: качнется верба –
и треснет этих вод хрусталь!
Юрий Шестаков
Мне снилось: на меня взглянуло…
нечто,
чего мне не понять,
а лишь почувствовать:
не ладное здесь что-то;
лишь ощутить:
смятенья оторопь застыла в жилах.
Надо мной,
как жернова Вселенной,
слоистое, расплющенное небо
вращало медленно густую черноту
и, перемалывая зерна света,
их звездной пылью сыпало во тьму.
А я как будто не спала,
во все глаза глядела,
как на меня
огромная воронка надвигалась,
притягивая пристально и властно
неотвратимой глубиной…
Ирина Важинская
Вневизм мифологичен, о чём пишет Мария Амфилохиева:
Сознанье людей проявляется линией точной
Известных созвездий – большой иллюстрацией к мифам,
Но смех небожителей вольно над миром рокочет –
И вновь унесет корабли к неотмеченным рифам.
Прокладывай курс, нарисуй в бесконечности зыбкой
Свою монограмму подобьем фигуры Пегаса,
А Вечность, нагнувшись, рассмотрит этюды с улыбкой
И спрячет в запасники тьмы до безвестного часа.
Проблема края – крайствования сознания нашего и внешнего, где искры взаимно переступают черту, ставится в мифологеме Синельги:
Искрись, Синевей,
синевея
мерцаньем
седьмого неба!
Покров синевы
объемлет того,
кто Внемиру
внемлет.
Наивность детского рисунка, не омрачённая отрицательным опытом – в мазках Маргариты Токажевской:
Детский рисунок
Чудный
Своей одинокой незаконченностью
Вкус вечности на губах пришедшего
К уходу –
Из иного измерения, лишённый прикрас, обычный для нас мир может оказаться демоническим:
Лиза в растерянности стояла на подножке,
а на неё
непримиримо, неприступно, –
гекатонхейры,
поэты первого ряда союза писателей –
плечом к плечу, ни пяди не уступят,
с лицами…
лиц не было.
Галина Дюмонд, «Лифт идёт в парк», повесть.
У Анненского постоянно присутствует тема другого «я», сознания вне, которое очень цепко и после высвобождения основного «я» тревожит его и вступает в диалог, выкликая из забытья. И в этот внеперсональном начале луч будущей жизни, проецирующей душу на экран времен.
ПОЭТУ
В раздельной четкости лучей
И в чадной слитности видений
Всегда над нами — власть вещей
С ее триадой измерений.
И грани ль ширишь бытия
Иль формы вымыслом ты множишь,
Но в самом Я от глаз Не Я
Ты никуда уйти не можешь.
…………………………………
Люби раздельность и лучи
В рожденном ими аромате.
Ты чаши яркие точи
Для целокупных восприятий.
Вневизм – некая аскеза, за которой, согласно Волошину, всегда кроется бунт, но против чего? Против повсеместной «власти вещей С её триадой измерений» (И.Анненский)? Преодоление «грубой коры вещества» (Вл.Соловьёв), когда идея материи не привязана к конкретному предмету, вопрошание музыки символа и обращение к идеалу красоты – вот «идеалистический» смысл направления.
Каким слухом в туманности голосов, по выражению Набокова, различить один настоящий, «голос вне хора» (Бахтин об И.Анненском), обращённый к тебе лично, что нельзя не расслышать даже «средь шума мирского» (Лермонтов), или в мире уже всё опосредовано традицией и перекликанием?
«Многоплановость мышления» (Набоков) не отрицает «благих иерархий» (А.Белый). Фёдор Годунов-Чердынцев в «Даре» цитирует философа Делаланда: «Наиболее доступный для наших домоседных чувств образ будущего постижения окрестности, долженствующей раскрыться нам по распаде тела, это – освобождение духа из глазниц плоти и превращение наше в одно свободное сплошное око, зараз видящее во все стороны света, или, иначе говоря: сверхчувтсвенное прозрение мира при нашем внутреннем участии». Это высказывание набоковского персонажа можно соотнести с мыслью Андрея Белого, высказанною им в статье «Магия слова», о том, что внутреннее и внешнее рождают нечто третье, проецируясь в зеркалах неведомого: «В слове дано первородное творчество, слово связывает бессловесный, незримый мир, который роится в подсознательной глубине моего личного сознания, с бессловесным, бессмысленным миром, который роится вне моей личности. Слово создаёт новый, третий мир – мир звуковых символов, посредством которого освещаются тайны вне меня положенного мира, как и тайны мира, внутри меня заключённый».
Ученый и прозаик Александр Новиков пишет о единстве всего сущего, приходящего к нам в образах и идеях через свет: «Безмерной протяжённости во времени и в пространстве Вселенная и крошечный микрокосм одушевлённой плоти, каждая частичка этой плоти – всё пронизано, вдоль и поперёк прошито, насквозь пропитано светом. Светом – этой самой загадочной мировой субстанцией. Соприкасаясь с нею, разум человека смущается и раздваивается в тщетных попытках постижения её, но в то же самое время дух, душа и чувствование человека – всё едино стремится именно к нему, к Свету» («Суть света»).
Задача познания мира художественными способами, где индивидуальное «я» сливается с надмирным – замысел новейшего течения, не «преодолевшего символизм» (В.Жирмунский), но приотрывающего в нём новые грани. Вневизм – тоска по свету здесь и сейчас, рождающему поэзию:
Был этот свет, ну, знаешь, иногда
Всё светится особенно и нежно,
Деревья и спокойная вода
И самая обычная одежда.
Невыразимым чувством высоты
Охвачена, я плакала неслышно,
О том, что этот свет не видишь ты,
О том, что ничего у нас не вышло –
Ни стать друг другом, ни предусмотреть
Со всех сторон неверие и смуту…
Я знала, что проходит даже смерть
В ту, светом восхищённую минуту.
Был этот свет, таинственно-сквозной,
Чуть синий, чуть прозрачно-розоватый,
Как будто кто-то говорил со мной,
Ни в чём земном уже не виноватой.
Маргарита Токажевская
Вопреки кажущейся герметичности, вневизм открыт для всех – так взгляд извне, голос оттуда – преображает мир и человека, готового к сотворчеству с безграничной жизнью:
Так связан, съединен от века
Союзом кровного родства
Разумный гений человека
С творящей силой естества...
Скажи заветное он слово –
И миром новым естество
Всегда откликнуться готово
На голос родственный его.
Ф.Тютчев, «Колумб»
Вневизм не просто продолжает традицию – он призывает к ее осмыслению. Проецирование идей, логосов потоком света в будущее, отражаемых человеческим сознанием – такую задачу ставит Семинар Экспериментальной литературы – «Семинар Эль» – где прошли первые обсуждения нового, пока во многом непонятого и отчасти неведомого самим его участникам направления, противостоящего косности и раздробленности.
Я вестник другого дня.
А тех, сегодняшнему кадит, –
Достаточно без меня, –
писал Даниил Андреев, предрекавший «сквозящий реализм» в «Розе мира». «Нет в мире разных душ и времени в нём нет», – эта догадка Ивана Бунина, новатора в традиции, свидетельствует о тех искристых мирах покоя и восхождения к свету, которые всегда готовы откликнуться на зов в строках и вне оных.
Будет ли новая поэзия, и совершенно не обязательно связывать её с вне-течением, преодолевшая сегодняшний кризис, поэзией «без красок и почти без слов» (Георгий Адамович), либо, обращаясь к кажущимся миражам вне, проявится в новой системе множащихся образов – нам предугадать не дано. Но первопричина неё – последних слов, взыскующих истину – будет та же. Преодолевая косность и хаос внутри и извне, откликаясь на зов крыл вечно обновляющейся традиции, как в заключительных терцинах поэмы Данте:
Но собственных мне было мало крылий;
И тут в мой разум грянул блеск с высот,
Неся свершенье всех его усилий.
[i]Здесь изнемог высокий духа взлет;
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан ровный ход,
Любовь, что движет солнце и светила.
[/i]
Петербургская литература на рубеже веков. Сборник литературно-критических статей о современных писателях. СПб., «Дума», 2011. – 288с.
Отредактировано Алексей Филимонов (2011-07-30 14:13:53)